ИНФОРМАЦИОННОЕ ОБЩЕСТВО: ТРАНСФОРМАЦИЯ ИНСТИТУТА ТРУДОВОЙ ЗАНЯТОСТИ И СОЦИАЛЬНО-ПРОФЕССИОНАЛЬНОЙ СРЕДЫ

Информационное [пост (после)-индустриальное] общество:
 трансформация института трудовой занятости
и социально-профессиональной среды человека —
проблемы, «вызовы», риски

 

Из статьи: Дружилов С.А. Информационное общество: социально-гигиенические аспекты трансформации института занятости и трудовой среды // Гигиена и санитария. 2020. Т.  99. № 7. С. 663-668.
DOI: https://doi.org/10.33029/0016-9900-2020-99-7-663-668

Ссылка  на полный текст статьи ( доступный для скачивания pdf- файл) на сайте журнала: https://www.rjhas.ru/jour/article/view/4/4

Аннотация

Текущий исторический период характеризуется существенными трансформациями во всех сферах жизни человека. Причинами изменений стало развитие информационных технологий и процессы глобализации. В информационном (постиндустриальном) обществе трансформации связаны с введением принципов флексибильности (гибкости) в трудоустройство и организацию труда. Переход к гибким формам занятости предстаёт как фактор риска ухудшения условий труда и снижения защищённости работников. Распространяются «социальные загрязнения» производственной среды. К таковым относят методы менеджмента, приносящие вред благополучию работников. Объект исследования в статье: флексибильность как социально-психологический и организационно-экономический феномен. Цель статьи — изучение влияния флексибильности занятости и трудовых отношений на ухудшение условий труда как фактора риска благополучию работников. В статье приведён сравнительный анализ воззрений различных авторов и их теоретическое обобщение. Представлено современное понимание информационного общества как общества сетевых структур, базирующегося на инновациях и децентрализации, а также трудовой занятости, основанной на адаптируемости к конъюнктуре рынка. Введение флексибильности означает отход от стандартной модели трудовых отношений. Приведены негативные последствия флексибильности труда для работников: нестабильность; вынужденность, неустойчивость, негарантированность. Неустойчивость занятости имеет место как в неформальном, так и в формальном секторе экономики. Приведённые статистические данные говорят о тенденции увеличения доли работников, включённых в неустойчивую и ненадёжную занятость. Рассмотрено влияние «социальных загрязнений» внутриорганизационной среды в виде неблагоприятных управленческих решений, вносящих неустойчивость и ненадёжность в условия труда. Их последствием становится нарушение социально-психологического благополучия и соматического здоровья работников.
Заключение. Чем более занятость отличается от стандартной, тем выше её нестабильность и отсутствие гарантий работнику, выше риски ухудшения условий его труда, физического и психического здоровья. Отмечается связь между неустойчивостью занятости, психологическим самочувствием и здоровьем.

Ключевые слова: глобализация, трудовая занятость, флексибильность, гибкость, социально-трудовая среда, социальные загрязнения внутриорганизационной среды, риски здоровья

Текст статьи


Введение. Конец ХХ – начало ХХI в. характеризуется существенными переменами в экономической, информационной, социальной и трудовой сферах жизни людей – как в мире, так и в России. Эти перемены являются следствием, с одной стороны, научно-технического прогресса, возникновения новых технологий (в том числе информационно-коммуникационных), с другой – глобализации производства и рынков – товаров, труда и услуг [1].

Нынешний, пятый технологический уклад, в котором находятся страны – технологические лидеры (Япония, США, Южная Корея, Израиль и др.), опирается на достижения в области микроэлектроники, информатики, новых материалов, спутниковой связи, сети Интернет и др. [2]. Российская экономика характеризуется четвертым технологическим укладом («эра нефти») с элементами пятого и проявлением соответствующих ему тенденций. М. Кастельс обосновывает, что на смену индустриальной эпохе приходит информационная [3], в которой жизнедеятельность общества во всех его сферах детерминируется парадигмами, определяемыми развитием информационно-коммуникационных технологий (ИКТ). Наступивший исторический период характеризуется стремительным развитием ИКТ, широким распространением компьютерной техники и устройств связи с Всемирной сетью, их интенсивным использованием людьми человеком как в быту, так и в работе. Российские гигиенисты И.В. Бухтияров, Э.И. Денисов, Л.В. Прокопенко предупреждают о том, что введение новых ИКТ, компьютеризация различных сфер труда, имеет не только положительный эффект, но и может быть «чревато негативными последствиями для работников» [4, с. 81], поскольку порождает для них новые риски; а в возникающих новых профессиях в высокотехнологичной сфере можно ожидать сдвига от соматической патологии к психосоматической и пограничным состояниям [5].

Одним из значимых признаков глобализации является устойчивое возрастание масштабов применения ИКТ в жизни и деятельности людей. Особая роль в этом процессе принадлежит глобальной сети Интернет, вносящей существенный вклад в формирование информационно-коммуникационной среды общества [6].

С.Ю. Глазьев отмечал отмечает, что вступление страны в новый этап развития требует трансформации существующих социальных институтов общества, чтобы обеспечить массовое использование технологий этого уклада, а также соответствующий ему тип потребления и образ жизни [2]. Объектами изменений становятся социальные институты трудовой занятости и организации производства. Их изменения связаны с введением принципов флексибильности (гибкости), предполагающих децентрализацию трудовых отношений и массовое распространение нестандартной занятости.

Актуальность исследования обусловлена тремя аспектами: 1) усиление тенденции трансформации трудовой занятости из стандартных форм в гибкие, характеризующиеся ухудшением условий труда (по показателям его длительности, напряженности и др.) и отсутствием социальной защищенности; 2) акцентирование Всемирной организацией здравоохранения (ВОЗ) внимания на значимости социальных детерминант здоровья, к числу которых относится нестандартная и ненадежная занятость [7]; 3) недостаточное внимание к проблеме со стороны отечественных специалистов по гигиене и экологии труда.

В новом информационном (постиндустриальном) обществе изменяются доминирующие формы труда и трудовой занятости. Существенные изменения происходят в среде обитания человека, и в той ее подсистеме, которая связана с работой (занятостью) человека – социально-трудовой среде. Известно, что к значимым факторам, определяющим риски развития нарушений здоровья человека, относится образ жизни человека, его поведение, окружающая (в том числе производственная) среда, качество жизни [8].

Традиционно гигиенисты обращают внимание на загрязнения среды промышленными выбросами. J. Pfeffer обращает внимание на «социальные загрязнения» (social pollution), негативные последствия которых не менее значительны, чем загрязнения окружающей среды [9]. Эти загрязнения имеют место не только на уровне общества, но и в виде специфических социальных загрязнений внутриорганизационной среды предприятий и учреждений [10, 11]. Они негативно влияют на соматическое здоровье и психологическое и социальное благополучие сотрудников предприятия.

Целью работы является изучение влияния флексибильности занятости и трудовых отношений на условия труда, ухудшения которых являются рисками благополучия (физического, психического, социального, экономического) работников. В статье приведен сравнительный анализ воззрений различных авторов на данную проблему и теоретическое их обобщение.

Следствием научно-технического прогресса, развития технологий (материального производства, передачи информации и др.) стало возникновение так называемой «постиндустриальной» экономики и соответствующей ей общественной системы, обозначаемой как «информационная». Согласно концепции постиндустриализма, предложенной Д. Беллом, в новом, постиндустриальном, мире происходит переход от доминирования «тяжелого» (физического) производительного труда к распространению «легкого» труда, связанного с умственной деятельностью в сфере ИКТ, и общество «концентрирует внимание на услугах – человеческих, профессиональных и технологических» [12, с. 244]. Обозначение современного общества как «информационное» и «постиндустриальное» является синонимами.

М. Кастельс называет формируемое глобальное общество «обществом сетевых структур» (network society), подразумевая при этом не только компьютерные сети, но сетевые структуры, возникшие в экономике (сети производственные, финансовые, торговые, сервисные, организационные и др.) и в обществе [3]. Интернет предстает как «Сеть сетей», являющаяся информационно-коммуникационным фундаментом глобализации. Сетевые структуры способствуют развитию экономики, базирующейся на инновациях, глобализации и децентрализации, а также трудовой занятости, основанной на гибкости и адаптируемости к конъюнктуре рынка.

В трактовке Д. Белла [12], постиндустриальное общество не замещает индустриальное капиталистическое, но добавляет в него новые аспекты, относящиеся к информационно-коммуникационной сфере. Сегодня корректнее обозначать мир XXI в. как мир с обновленной, но все-таки индустриальной экономикой. Постиндустриализм ныне рассматривается не как де-индустриализация, а как ре-индустриализация или «новая индустриализация», как «сверх-индустриализм», опирающийся на развитое промышленно-технологическое основание [13].

У. Бек, автор концепции «общества риска», предупреждал, что общество полной экономической занятости и стабильной социальной структуры изживает себя; причинами этого являются технологическое развитие и процессы глобализации [1]. Необходимость быстрого изменения номенклатуры товаров и спектра услуг в соответствие с конъюнктурой рынка потребовала введения новой модели менеджмента и трудового найма, более действенной, чем прежняя модель управления и занятости.

В новой модели полностью изменяется традиционное понимание рабочего времени, рабочего места, предприятия и самого трудящегося. Взамен выдвигается обобщенное понятие «флексибильность» (от лат. flexibilitate – гибкость): гибкая организация производства и режима труда; гибкое изменение объемов работ в соответствие с конъюнктурой рынка; гибкая кадровая политика; гибкая система оплаты и др. Этим термином в широком его понимании обозначают трансформации в организации труда и производства, а также в трудовой занятости и трудовых отношениях, возникающие при замене «тейлористско-фордистской» системы, свойственной уходящей индустриальной эпохе, новой производственной моделью, более адаптированной к реалиям информационного мира с его глобализацией, неустойчивостью спроса и постоянными обновлениями технологий и номенклатуры продукции [12]. Исследователи отмечают, что «спрос на гибкость проистекает из стремлений компаний сократить расходы для достижения конкурентного преимущества» [14, с. 215]. Гибкость трудовой занятости предполагает децентрализацию регулирования трудовых отношений на основе сворачивания нормативно-правовой базы, которая прежде обеспечивала защиту интересов наемных работников [15].

Флексибильность является одним из ключевых понятий, характеризующих стратегию («политику») и практику «новой экономики». Обратим внимание на следующие аспекты «принципа гибкости», сменившего «жесткость» прежней экономической системы, входящие в общее число признаков флексибильности, выделяемых исследователями [16]:
– либерализация экономики – вместо государственного регулирования;
– вытеснение иерархических отношений – сетевыми;
– замена социальной защищенности и стабильности – на (жесткое!)  требования адаптации и мобильности работников;
– индивидуализация задач, целей и ответственности.

Введение принципов флексибильности в трудовую занятость означает отход от принятой прежде «стандартной» системы трудовых отношений. Стандартная (традиционная, нормальная) форма трудовой занятости и связанная с ней модель трудовых отношений (Standard Employment Relations – SER-model [17]) предполагает работу человека по найму в режиме полного 8-ми часового рабочего дня и, как правило, 40-часовой рабочей неделе на постоянной основе, подтвержденной бессрочным трудовым договором. Индикаторами стандартной формы трудоустройства является стабильное время работы и отдыха, нормированная зарплата, социальные льготы, участие работников в формировании трудовых отношений через коллективные договоры и т.д. Трудовая деятельность наемного работника осуществляется на рабочем месте в организации под непосредственным руководством работодателя или назначенных им менеджеров. В России и большинстве стран такой стандарт закреплен законодательно. Стандартная занятость означает: обеспечение стабильности занятости и заработка работников; охрану труда; оплату отпуска и временной нетрудоспособности по болезни; защиту от несправедливого увольнения.

На практике «политика флексибильности» выражается в следующих основных положениях [14]: 1) гибкость производственных задач, предполагающая наличие у работников широкого спектра знаний и умений; 2) гибкость в штатной численности, предполагающая увеличение или сокращение персонала по желанию работодателя; 3) гибкость в оплате, предполагающая, что величина оплаты определяется работодателем исходя из конъюнктуры на рынке труда; 4) гибкость в размещении (территориальном) подразделений организаций и предприятий, а также удаленная работа («фриланс)» с индивидуальных рабочих мест, связанных через Интернет.

В менеджменте принципы флексибильности прилагаются для обеспечения конкурентоспособности предприятия и уменьшения затрат. При этом работник воспринимается как инструмент, гибкое использование которого позволяет достигать поставленных целей. Для управленцев флексибильность – это методы организации труда, которые предполагают реализацию следующих аспектов трудовой занятости:
– гибкость оплаты труда – установление зависимости зарплаты от эффективности предприятия и/или от индивидуального вклада работника;
– гибкость рабочего времени – введение гибкого графика, неполной занятости;
– гибкость найма и перемещения работников – упрощение процедуры увольнений, привлечение временных работников, маневрирование трудовыми ресурсами.

Исследователи отмечают, что для работодателей (в лице функционеров реального сектора экономики) желательными являются следующих психические качества работника [14, 18]:
а) готовность к выполнению широкого круга рабочих задач – от неквалифицированного труда до сложных заданий, требующих высокой квалификации;
б) готовность к работе в условиях необходимости перехода через границы между разными профессиями;
в) готовность к работе в нерегулярном графике;
г) согласие с тем, что все решения о перемещении работников с одного вида работ на другой принимаются руководством компании;
д) готовность работника при необходимости освоить и выполнять новые для него трудовые функции или профессиональные обязанности.

Для работников эти профессионально важные качества (как состояния психологической готовности) предстают в виде условий производственной среды и достаточно жестких требований нанимателя.

Некоторые видимые достоинства флексибильных трудовых отношений, такие как возможность получения необлагаемых налогами доходов за рамками стандартной занятости, гибкость в вопросах трудоустройства, рабочего времени, оплаты труда, доходов от самозанятости и др., с избытком перекрываются рисками от утраты трудовых и социальных гарантий.

Флексибильность, являясь объективным фактором возникшего экономического уклада, диктует участникам трудовых отношений (работникам и работодателям) новые формы поведения, означающие, в идеале, «адаптацию к изменяющимся обстоятельствам, но не ломку под их воздействием» [19, c. 59]. Однако из-за «вертикальности» этих отношений, зависимости работников от работодателя и снижения их социальной защищенности, в реальности имеет место не взаимная адаптация субъектов, а одностороннее приспособление работников к условиям, выставляемым работодателем. И вынужденность такого приспособления для работников создает риски их личностной «ломки» (в лексике Р. Сеннета) под давлением жестких обстоятельств.

J.Pfeffer, изучавший связь общественного здоровья с социальной ответственностью работодателей, обращает внимание на то, что менеджмент организаций может использовать такие методы управления, которые наносят вред качеству жизни, здоровью и благополучию работников[9].

Исследователи отмечают ряд негативных последствий флексибильности, привносящих риски для работников: нестабильность трудовой занятости, постоянное изменение правил [20]; принятие всей полноты ответственности работником из-за отказа от нее работодателя [16]; вынужденность неблагоприятных социально-трудовых отношений [21]; прекаризация (рискованность, ненадежность) занятости – превращение ранее относительно защищенных трудовых отношений в неформальные, негарантированные [20, 22]. Усиливается власть работодателей, снижается оплата труда и социальная защищенность работников, все большее их число работает по краткосрочным трудовым контрактам. Предполагается, что в условиях глобализации флексибильная занятость постепенно вытеснит стабильную [3]. При этом перевод на краткосрочные контракты проводится как на основании заключения «нового» трудового договора при «формальной» (юридически оформленной) занятости, так и без заключения трудового договора по установленной форме – при «неформальном» трудоустройстве. Распространенным вариантом становится замена трудового контракта договором гражданско-правового характера (ГПХ) [23]. Проблематичность здесь в том, что в договоре ГПХ стороны прописывают планируемые результаты работы, имущественные отношения и другие вопросы, не вступая при этом в трудовые отношения; соответственно, работодатель не отвечает за безопасность работника, а исполнитель при выполнении работ (или оказании услуг) не имеет права на социальное страхование на случай временной нетрудоспособности.

Исследователи отмечают, что сегодня рынок труда стимулирует создание новых рабочих мест «путем увеличения удельного веса нетипичных форм трудовой занятости, которые становятся все более востребованными» [24], поскольку они обеспечивают наименьшие затраты на работника. Признается, что «по мере повышения гибкости рынка труда, ухода от «стандартной занятости», неустойчивость становится имманентным свойством современных трудовых отношений» [21, с. 10]. Занятость с отклонением от стандарта имеет место, как в неформальном, так и в формальном секторах экономики и, как правило, сопровождается нестабильностью и неустойчивостью.

В.Н. Бобков определяет неустойчивую занятость как вынужденную занятость, сопровождающуюся утратой работником стандартных трудовых отношений в официальной или теневой (неформальной) экономике. Отмечается, что элементы неустойчивой занятости все больше проникают и в сферу трудовых отношений, регулирующих стандартную занятость. Нестандартная занятость становится для работника вынужденной при отсутствии, недостатке или заполненности рабочих мест со стандартными трудовыми договорами и достойными условиями работы [22].

При неустойчивой занятости, даже если она осуществляется на предприятии, имеющем государственную регистрацию в качестве юридического лица, трудовые и социальные права работников оказываются полностью или частично ущемленными. Понятие «неустойчивая занятость» включает такие ее характеристики, как неопределенность, непредсказуемость, ненадежность, которые предстают для работника как факторы риска. Риски неблагополучия (физического, психического, социального и др.) оказывают на человека негативное воздействие, даже если его юридические и экономические позиции на предприятии (учреждении) соответствуют критериям стандартной занятости [25].

Нестандартная трудовая занятость, характеризующаяся неустойчивостью, приобретает массовый характер и имеет тенденцию к увеличению вовлеченных в нее работников. По данным Федеральной службы государственной статистики (Росстата), количество работников в возрасте от 15 до 72 лет, занятых в неформальном секторе в России, в 2018 г. составило 14,9 млн человек или 20,4% от общей численности занятых указанного возрастного диапазона, что на 650 тыс. человек больше, чем годом ранее [26]. К работающим в неформальном секторе Росстат причисляет всех сотрудников, занятых на предприятии, не имеющем государственной регистрации в качестве юридического лица. Соответственно, эти работники могут быть лишены медицинской страховки, пособия по временной нетрудоспособности, надежды на достойную пенсию и т.д. Они не проходят установленные законом ежегодные медицинские осмотры и профосмотры, нет возможности раннего выявления патологии.

Но и «официальная» экономика вносит существенный вклад в неустойчивую занятость. Социологи Института социально-экономических проблем народонаселения РАН утверждают, что в России (2016 г.) из числа занятых в формальном секторе только 30% работали «по официальным бессрочным контрактам или имели срочные контракты со стажем от 1 года и более и были удовлетворены своей занятостью, то есть их занятость являлась стандартной» [25, с. 376], а «52,3% официально занятых работников были в разной степени охвачены неустойчивыми трудовыми отношениями» [25]. Всего же около 88,1% работников в той или иной степени были включены в отношения неустойчивой (прекаризованной) занятости [25].

В «новой экономике» существенные изменения происходят в экосистеме, которая связана с занятостью (работой) человека – социально-трудовой среде общества в целом и, локализовано, во внутрипроизводственной среде. Во внутренней социально-трудовой (рабочей) среде организации можно выделить два значимых компонента: а) организационно-технологический, содержащий технические и информационные средства труда, предметы труда, а также и технологический процесс; б) социальный, включающий микросоциальное окружение и связанные с ним психологические взаимодействия субъектов в процессе труда и по поводу организации труда. При анализе этой части среды обитания представляется продуктивным использовать концепцию социальных загрязнений рабочей среды и токсичности рабочих мест и способов управления.

Феномен социального загрязнения внутриорганизационной среды А.Э. Федорова и А.М. Парсюкевич рассматривают как «процесс снижения качества жизни, сопряженный нанесением ущерба благосостоянию и причинением вреда физическому и психологическому благополучию трудящихся» [10, с. 17]. Исследователи выделяют четыре группы факторов социального загрязнения внутриорганизационной среды:
1) прекаризированные (негарантированные, нестабильные) условия занятости;
2) стратегия менеджмента, направленная на минимизацию затрат на работника;
3) нарушения работодателями обязательств перед работниками;
4) неблагоприятные («токсичные») управленческие решения, ущемляющие права работников, нарушающие их благополучие, вызывающие негативные эмоции, беспокойство и неуверенность в будущем [10].

Сущностными характеристиками внутрипроизводственной среды являются условия труда, которые оказывают (или могут оказать) воздействие на работника. Характеристики условий труда не сводятся к соблюдению санитарно-гигиенических нормативов, обеспечивающим безопасность трудовой деятельности, а также режимов труда и отдыха. Не менее важными аспектами является организация труда, менеджмент, а также система трудовых отношений с работодателем, которые, в совокупности, индуцируют психологические состояния работника и «эмоциональную атмосферу» в микросоциальном окружении.

Термин «неблагоприятное («токсичное») рабочее место» (toxic workplace) используется при анализе деструктивных методов менеджмента для обозначения рабочего места на предприятии, на котором работодатель ориентирован исключительно на получение прибыли в ущерб благополучию наемных работников. «Токсичное» рабочее место включает негативные факторы производственной среды, воздействие которых может приводить к деструктивным последствиям для человека (как субъекта труда, биологического индивида и личности). Таковыми могут быть ухудшение адаптации, нарушение соматического здоровья и социально-психологического благополучия, снижение работоспособности, удовлетворенности трудом, увеличение профессиональной заболеваемости и травматизма и др. [11, 27].

В общем случае можно говорить о совокупности неблагоприятных («токсичных» – с позиций «социального засорения» микросреды) предикторов – условий деятельности человека и методы управления ею, – которые вносят неустойчивость и ненадежность в занятость («работу») человека и являются источником его физического и душевного неблагополучия.

В публикациях отмечается наличие связи между неустойчивостью трудовой занятости и психологическим самочувствием работников [28, 29]. Исследования в основном сосредоточены на оценке различных аспектов социально-психологического климата рабочей среды, а также восприятии работниками своего физического и психологического здоровья в связи с неустойчивостью и ненадежностью занятости.

Нам представляется, что социально-психологические факторы (эмоциональный климат, межличностные отношения) «на работе» являются следствие прежде всего трудовых отношений («отношений занятости»). При нестандартной (неустойчивой) занятости доминирующее влияние на здоровье работников оказывают условия труда и методы менеджмента. А межличностные отношения предстают как сопутствующие факторы микросоциальной среды предприятия или учреждения и в значительно меньшей степени являются экзогенной детерминантой здоровья работника.

Зарубежные ученые приходят к выводу, что политика флексибильности труда, сопровождающаяся увеличением нестабильности занятости, приводит работников к ощущению неблагополучия и ухудшению психического здоровья, что в конечном итоге принуждает  повышать расходы на здравоохранение расходы на здравоохранение [30].

 Заключение

Чем более неформальной является занятость, тем выше уровень ее нестабильности и отсутствия социальных и правовых гарантиий, выше риски – экономических потерь, ухудшения условий труда, здоровья и потери работы. Нестабильность гибких форм занятости навязывает работникам необходимость постоянно находиться в состоянии риска потери работы. Нестабильность занятости, сохраняемая длительное время, действует в качестве хронического стрессора, результатом которого могут стать негативные реакции организма и психики.

Ненадежность занятости является социальной детерминантой здоровья, охватывающей как трудовую занятость (с ее особенностями), так и условия труда. При исследовании влияния нестандартной (ненадежной) занятости на здоровье работников, условия труда и методы управления (менеджмента) им, являющиеся следствием трудовых отношений, предстают как детерминирующие факторы, а социально-психологические факторы микросоциальной среды – как сопутствующие.

Несмотря на многочисленные признаки, подтверждающие негативные последствия нестандартной (ненадежной) занятости для здоровья работников, исследования и научные публикации в этой области имеют ограниченный характер.

Флексибильность трудовой занятости предстает как объективная реальность, которая не может быть остановлена или повернута вспять. Это значит, что последствия трансформационных процессов, происходящих в социально-трудовой сфере и часто принимающие деструктивные для работников формы, требуют поиска новых методов гигиенических и психологических исследований, правового регулирования трудовых отношений, социальной защиты, а также других мероприятий, ориентированных на профилактирование профилактику негативных последствий для индивидуального здоровья работников. Важнейшее значение имеют разработки в области общественного здоровья и социальной экологии.

Продолжение исследований предполагает комплексный подход в отношении нестандартной занятости как детерминанты физического и психического здоровья и включает гигиеническую, социологическую и психологическую составляющие, а также клинические исследования. Такой подход обеспечит углубление понимания механизмов, которые связывают неустойчивую занятость и здоровье в новых социально-экономических условиях. Новая реальность предполагает неоднократную смену человеком в течение его жизни видов труда и даже профессий (специализаций). В связи с этим возникает необходимость изучения последствий для здоровья работника различных траекторий его занятости, учитывая взаимосвязь с «формальным» (стандартным) трудоустройством, нестандартной занятостью и безработицей.

Литература

  1. Бек У. Что такое глобализация?: Пер. с нем. М.: Прогресс-Традиция; 2001.
  2. Глазьев С.Ю. Выбор будущего. М.: Алгоритм; 2005.
  3. Кастельс М. Информационная эпоха: экономика, общество и культура. М.: ГУ ВШЭ; 2000.
  4. Денисов Э.И., Прокопенко Л.В. Становление цифровой экономики и охрана труда: приоритет здоровья перед безопасностью. Социально-трудовые исследования. 2017; (4): 79-87.
  5. Бухтияров И.В., Денисов Э.И. Цифровая экономика: новые вызовы, профессии, условия труда, риски. Медицина труда и промышленная экология. 2017; (10): 5-7.
  6. Дружилов С.А. Современная информационная среда и экология человека: психологические аспекты. Гигиена и санитария. 2018; 97(7): 597-603. DOI:18821/0016-9900-2018-97-7-597-603
  7. Benach J., Muntaner C. Employment and working conditions as health determinants. In: Lee J.H., Sadana R., eds. Improving Equity in Health by Addressing Social Determinants. Geneva: WHO; 2011: 165-95.
  8. Рахманин Ю.А. Актуализация проблем экологии человека и гигиены окружающей среды и пути их решения. Гигиена и санитария. 2012; 91(5): 4-8.
  9. Pfeffer Building Sustainable Organizations: The Human Factor. Academy of management perspectives. 2010; 24(1): 34-45. DOI: 10.5465/AMP.2010.50304415 https://ssrn.com/abstract=2233972
  10. Фёдорова А.Э., Парсюкевич А.М. Социальное загрязнение от экономической деятельности хозяйствующих субъектов: развитие категориального аппарата. Управленец. 2013; (4): 16-21.
  11. Морохов Н.Д. Условия и факторы формирования социального загрязнения. Вестник современных исследований. 2018; (7.2): 163-
  12. БеллД. Грядущее постиндустриальное общество. Опыт социального прогнозирования. М.: Академия; 1999.
  13. Бодрунов С.Д. Грядущее. Новое индустриальное общество: перезагрузка. М.: ИНИР им. С.Ю. Витте; 2016.
  14. Грэхем Х.Т., Беннетт Р. Управление человеческими ресурсами. М.: ЮНИТИ-ДАНА; 2003.
  15. Кучма К.П., Кучма О.П., Горбунова О.Н. Процессы регулирования рынка труда. Социально-экономические явления и процессы. 2016; 10(10): 82-7. DOI: 20310/1819-8813-2015-10-10-82-87
  16. Болтански Л., Кьяпелло Э. Новый дух капитализма. М.: Новое литературное обозрение;
  17. Bosch G. The standard employment relationship in the information society. Concepts and Transformation. 2004; 9(3): 231-48. DOI:1075/cat.9.3.02bos
  18. ДеБарделебен Дж., Климова С., Ядов В., ред. Становление трудовых отношений в постсоветской России. М.: Академический проект; 2004.
  19. Сеннет Р. Коррозия характера. Новосибирск, М.: Тренды; 2004.
  20. Бауман З. Индивидуализированное общество. М.: Логос; 2002.
  21. Бобков В.Н., Локтюхина Н.В., Квачев В.Г. Науковедческий анализ российской теории неустойчивой занятости. Уровень жизни населения регионов России. 2017; (4): 9-18. DOI:12737/article_5a3c31a63d8440.85846738
  22. Бобков В.Н. Характеристики неустойчивости стандартной и нестандартной занятости в современной России. Мир новой экономики. 2018; (3): 128-39. DOI: 26794/2220-6469-2018-12-3-128-139
  23. Разумова О.Т. Влияние новой технологической революции на сферу труда. Социально-трудовые исследования. 2018; (4): 63-72.
  24. Одегов В.Н., Павлова В.В. Трансформация труда: 6-ой технологический уклад, цифровая экономика и тренды изменения занятости. Уровень жизни населения регионов России. 2017; (4): 19-25. DOI:12737/article_5a3c328a04f761.55103398
  25. Бобков В.Н., Квачев В.Г., Новикова И.В. Неустойчивая занятость в регионах Российской Федерации: результаты социологического исследования. Экономика региона. 2018; 14(2): 366-79. DOI: 17059/2018-2-3
  26. Рабочая сила, занятость и безработица в России (по результатам выборочных обследований рабочей силы). 2018: Статистический сборник. M.: Росстат; 2018.
  27. Appelbaum S., Roy-Girard D. Toxins in the workplace: Affect on organizations and employees. Corporate Governance. International Journal of Business in Society. 2007; 7(1): 17-28. DOI: 1108/14720700710727087
  28. Rocha C., Crowell J.H., McCarter A.K. The effects of prolonged job insecurity on the psychological well-being of workers. Journal of Sociology and Social Welfare. 2006; 33: 9-28.
  29. Чуйкова Т.С., Сотникова Д.И. Особенности отношения к работе в условиях негарантированной занятости. Организационная психология. 2016: 6(1): 6-19.
  30. Moscone F., Tosetti E., Vittadini G.The impact of precarious employment on mental health: the case of Italy. Social Science & Medicine. 2016; 158: 86-95. DOI: 10.1016/j.socscimed.2016.03.008

Статья о Психологических механизмах целенаправленного формирования у человека иррациональных убеждений (установок) и деструктивных действий, для чтения кликни: Интернет-ссылка

ИНФОРМАЦИОННО-ТЕХНОЛОГИЧЕСКИЕ ЗАВИСИМОСТИ ЧЕЛОВЕКА В НОВОЙ РЕАЛЬНОСТИ

ИНФОРМАЦИОННО-ТЕХНОЛОГИЧЕСКАЯ
ЗАВИСИМОСТЬ ЧЕЛОВЕКА В НОВОЙ РЕАЛЬНОСТИ:
санитарно-гигиенические аспекты 

Ссылка для цитирования

Дружилов С.А. Гигиенические аспекты информационно-технологической зависимости человека в новой реальности // Гигиена и санитария. 2019; 98(7): 748-753. DOI: http://dx.doi.org/10.18821/0016-9900-2019-98-7-748-753

http://doi.org/10.18821/0016-9900-2019-98-7-748-753  ( увы,  — не четко работает…)

Работающая ссылка на полный текст статьи (в формате pdf) на сайте журнала

Текст статьи в библиотеке «Киберленинка» (кликни на предыдущую фразу)

Аннотация
Распространение информационных технологий приводит к негативным последствиям, связанным с влиянием на здоровье индивидуума и на общественное здоровье. Появились новые поведенческие зависимости – информационно-технологические. Объективные причины их появления – в изменениях, происходящих в социуме. Они связаны с информатизацией и глобализацией постиндустриального общества. Меняются критерии избыточного использования Интернета. Виртуальное пространство предстает значимой частью жизненной реальности. Повсеместным является регулярное пользование Интернетом. Навязываемые посредством информационных технологий образ жизни и мировоззрение могут быть разрушительными для личности.
     Целью статьи является рассмотрение воззрений на зависимость человека от Интернета, рисков аддикций, а также возможностей возникновения психологического неблагополучия в результате воздействия информационных технологий. Представлено современное понимание феномена информационно-технологических зависимостей. Выделены два концептуальных подхода к рассмотрению феномена: как психической патологии и как состояния человека в континууме его нормального поведения в новых жизненных реалиях. Приводятся статистические данные, характеризующие проникновение соцсетей в российское общество и количественные характеристики использования Интернета.
Компьютерные технологии могут быть для человека «психическим убежищем». Однако социальные сети обеспечивают пользователям изоляцию в их собственных социокультурных оболочках. Изменились границы нормы и патологии использования Интернета. Индикаторами перерастания увлеченности Интернетом в аддикцию является изменение мотивов и целей его использования. Фактором риска для психологического благополучия человека является подверженность манипулятивным информационным воздействиям в Интернете. Соцсети являются пространством и средством таких воздействий.
В статье приведено различие между здоровым и нездоровым пользованием Сетью. Показано, что опасность для большинства пользователей Интернета представляют не аддикции, а подверженность информационо-психологическим воздействиям. Раскрывается, что в соцсетях заложена возможность целенаправленных воздействий.

Введение
     К основным факторам, определяющим вероятность развития нарушений здоровья человека, наряду с генетическими предпосылками, относят образ жизни и поведение индивида, качество его жизни, а также окружающую среду. Проблема обеспечения необходимого качества и безопасности окружающей среды становится всё более актуальной, что связано непосредственно с интенсификацией техногенного развития [1]. Важной составляющей окружающей среды является современная информационная среда, оказывающая существенное влияние на человека [2].

     Распространение новых коммуникационных технологий на базе компьютерных устройств, подключаемых к Интернету, существенно увеличивая возможности использования информации, имеет и ряд негативных последствий, связанных с влиянием на здоровье индивидуума (соматическое и психическое) и на общественное здоровье. При этом, как отмечает А.О. Карелин, часть этих последствий изучается, часть – пока только обсуждается, а часть из них, не столь очевидных, даже не обсуждается [3].
Новые технологии и условия жизни человека порождают новые факторы риска. Закономерным ответом научного сообщества является возникновение информационной гигиены как раздела профилактической медицины, связанного с коммунальной гигиеной, экологией человека, общественным здоровьем и здравоохранением [4].
Одним из негативных эффектов воздействия новой реальности на человека является возникновение зависимости от Интернета и от устройств связи с ним. M.D. Griffiths изначально рассматривал понятие «зависимость от Интернета» как подмножество более широкого понятия «технологическая зависимость». Было предложено следующее определение технологических зависимостей: это нехимические зависимости, включающие избыточное взаимодействие между человеком и техническим устройством. Технологические зависимости являются разновидностью поведенческих зависимостей [5].
Наличие феномена информационно-технологической зависимости подтверждается многими исследователями. Но нет однозначного ответа на вопрос, следует относить интенсивное использование человеком Интернета и устройств связи с ним к проявлениям патологии или же рассматривать его в континууме нормы (адаптивного или обычного поведения) применительно к информационно-технологической реальности общества.

     Пристрастие человека к Интернету и информационным технологиям имеет объективные причины в существенных изменениях, происходящих в социуме. Со второй половины XX века, как следствие второй промышленной революции, на смену индустриальному обществу в ходе его трансформации приходит новая общественная система, получившая название постиндустриальное общество, информационное общество, общество эпохи постмодерна. Широчайшая информатизация общества совпала с всемирными процессами глобализации, распространяющимися на все сферы жизни людей. Вызываемые этими процессами эффекты, негативно влияющие на здоровье человека, должны контролироваться и гигиенически нормироваться. В связи с этим Э.И. Денисов и А.Л. Еремин призывают к активизации действий гигиенистов [6]
.
Мир изменился не только технологически, но и «по-человечески»: кардинально трансформировались представления об этических, эстетических и иных нормативах поведения. В период постмодернизма отношение к феномену адекватности кардинально поменялось, и «границы дозволенного» существенно расширились [7].

     В результате развития коммуникационных технологий на базе компьютерных устройств, подключаемых к сети Интернет, произошли существенные изменения в жизни человека: с одной стороны, расширяются его информационные возможности, с другой – трансформируются потребности и мотивы человека, его мировоззрение и образ жизни. Интенсификация информационных процессов способствует развитию невротических расстройств и психических отклонений.
А.О. Карелин отмечает, что распространение новых коммуникационных и информационных технологий имеет ряд негативных аспектов, связанных с их влиянием как на здоровье отдельного человека, так и на общественное здоровье. Исследователь выделяет 6 групп факторов риска, обусловленных развитием информационного общества. В отдельную группу вынесены факторы, связанные с человека погружением в виртуальное пространство. Обращается внимание к возникновению «нарушений психики, связанных с пристрастием к сетевым компьютерным играм, заменой реальных ценностей виртуальными» [3].

   Известно, что термин «расстройство интернет-зависимости» («internet addiction disorder» – IAD) ввел психиатр И. Гольдберг в 1995 г. для обозначения некоторого выдуманного им фиктивного психического состояния человека. Симптомы состояния IAD включали «важные социальные или профессиональные действия, которые были утрачены или уменьшены из-за использования Интернета». Для постановки человеку диагноза IAD на формальном основании, как иронизирует И. Голдберг, – достаточно следующих трех признаков: 1) количество времени, которое нужно провести в Интернете, чтобы достичь удовлетворения, заметно возрастает; 2) навязчивые мысли о том, что сейчас происходит в Интернете; 3) фантазии или мечты об Интернете. Термин IAD, введённый И. Голдбергом в виде шутки, прижился и активно используется, как и его синонимы – «интернет-аддикция», «виртуальная аддикция», «нетаголизм» для обозначения расстройства поведения в результате использования Интернета и компьютера.

    В 1996 г. клинический психолог K.S. Young обратила внимание на действительно возникающую у человека зависимость от компьютеров и Интернета, представляющую нарушение (расстройство) психики и для его обозначения использовала термин «интернет-аддикция» [8]. Она же презентовала и другую дефиницию рассматриваемого психологического феномена – проблемное использование Интернета, получившую в последующие годы развитие [9] и распространение в науке [10]. К.С. Янг предложила следующие поведенческие критерии интернет-зависимости: одержимость человека Интернетом; потребность проводить в сети все больше времени; безуспешность попыток уменьшить использование Интернета; возникновение симптомов отмены при отказе от Интернета; проблемы контроля времени; проблемы с окружением (семья, школа, работа, друзья); ложь о времени, проведенном в сети; изменение настроения посредством использования Интернета.

    Таким образом, феномен зависимости человека от компьютерной техники и Интернета рассматривается с позиций психиатрии подобно наркологическим аддикциям, обусловленных психоактивными веществами (ПАВ).

   A. Hall и J. Parsons, не поддерживающие патологическую этиологию рассматриваемого феномена, обозначают его как Интернет-зависимое поведение. Авторы представляют избыточное использование Интернета «доброкачественным» расстройством, рассматриваемым ими как избираемый человеком способ замещения действий, направленных на решение проблем в реальной жизни [11]. Отметим, что определение «чрезмерное» в данном случае характеризует экстенсивное использование Интернета, но зачастую исследователи этим понятием характеризуют склонность к патологической Интернет-зависимости.

    Правомерность клинического понимания феномена приверженности к интенсивному использованию компьютерных технологий ставится под сомнение многими авторами (S.E. Caplan, А. Bianchi, J.C. Phillips и др.), отдающими предпочтение термину «проблемное использование»» Интернета [12] либо устройств связи с ним [13]. Достоинство этой дефиниции в том, что она ориентирует исследователя на рассмотрение использования человеком Интернета (либо технических устройств связи с ним) не c позиций дихотомии нормы и патологии, а в континууме от беспроблемного – к проблемному. При этом к проблемному относится любое применение технологии во вред себе или другим людям. Соответственно, избыточное использование Интернета (злоупотребление Интернетом) предстает как форма проблемного его использования [14].
При этом термин «проблемное использование» понимается достаточно широко и ориентирует на изучение избыточного использования высоких технологий как цельного феномена – вне зависимости от формы его проявления.

    Л.О. Пережогин и Н.В. Вострокнутов обращают внимание на то, что определение аддиктивной зависимости от компьютера и Интернета «требует четкого различия ее непатологических и патологических форм» [15].  М. Larkin, R.T. Wood, M.D. Griffiths пишут о том, что при анализе аддикции нужно исходить из понимания того, что зависимость человека от чего-либо формируется в системе «личность – активность/вещество – культура» [16].

    Согласно принятым медицинским критериям (DSM-5, действующей МКБ-10 и новой ее версии МКБ-11, которая будет принята 2019 г. и вступает в действие в 2022 г.) интернет-зависимость не выделяется в отдельную рубрику, поскольку расцениваются как частное проявление других синдромов.

    В.А. Солдаткин с соавторами обращают внимание на четыре группы концепций (медико-биологические; социально-культурные, психологические и комплексные), объясняющих формирование феномена, обозначенного ими как компьютерная зависимость (КЗ) [17].

    Можно выделить два концептуально различных подхода на рассмотрение феномена КЗ как: а) психической патологии, которой соответствует медицинский диагноз; б) формы проявления состояния человека в континууме его нормального поведения в новых социальных и информационно-технологических реалиях.

     В медико-биологическом подходе (по обозначению В.А. Солдаткина), а в большей степени, в медицинском (преимущественно – психиатрическом) подходе преобладают сторонники присвоения КЗ статуса официального диагноза. Они относят рассматриваемый психический феномен к нарушениям контроля над импульсивностью (DSM-IV) или расстройствам привычек и влечений (МКБ-10).
Диагностическая модель КЗ базируется на критериях гемблинга (лудомании) – патологической склонности к азартным играм (F63.0 по МКБ-10). Подразумевается, что клиническая картина и стереотип развития влечения к азартным играм и навязчивого желания выхода в Интернет – одинакова.
Феномен КЗ рассматривается и как неадаптивный способ защиты личности, реализующийся в иллюзорно-компенсаторном поведении человека, которое также зачастую сводится к официальному диагнозу: уход от объективной реальности, позволяющий отложить решение жизненных проблем, трактуется как болезнь зависимого поведения (F63.8 по МКБ-10).

    С психоаналитической точки зрения компьютерные технологии могут становиться для человека своего рода «психическим убежищем» [18], но это не обязательно проявление патологии личности. Следует учитывать, что Интернет не только предоставляет возможность такого «убежища», но и в социальных сетях обеспечивает пользователям изоляцию в их собственных социокультурных «коконах» посредством целенаправленно организованных фильтров информации [19].

     Согласно социально-культурному подходу, то, что называют «зависимостью» от компьютера, предстает не как психическое или поведенческое расстройство, а как глобальный социокультурный феномен, сутью которого является не столько «бегство» человека в виртуальную реальность, сколько расширение за счет нее своей привычной действительности [17].

    В новых информационно-технологических реалиях смещаются границы нормы и патологии: теперь широкий круг общения возможен и у человека, не отрывающегося в своем доме от компьютера; а то, что прежде считалось импульсивным поведением – расценивается как жизнь на «волне современности» [20, 21].

    Возникновение постиндустриального, информационного общества обозначается как эпоха постмодерна. Она является следствием научно-технической революции, развития средств передачи информации, появления глобального информационного пространства. Современного человека окружает не столько реальность, сколько информация об этой реальности – с разной степенью достоверности. Интернет является одновременно отражением и воплощением этой эпохи.

     «Постмодернизм» – термин, обозначающий структурно сходные явления в мировой общественной жизни, культуре и самосознании людей, распространяющиеся со второй половины XX – начала XXI века. Выступая в качестве мировоззрения информационного общества, постмодернизм является отражением его реалий и проблем.
Постмодернизм характеризуется следующими чертами: плюрализм и фрагментарность культуры; вытеснение реальности и стирание различий между реальным и воображаемым; возникновение новых форм достижения социальной идентичности; неопределенность действительности, стирание пространственных и временных границ; плюрализм мировоззрений и др. [22].
Обществу эпохи постмодерна присуща сетевая организация (экономики, финансовой системы, рынка, средств коммуникации и др.). Сеть предстает как особая форма социального устройства в эпоху информационного общества. Термином «сетевое общество» описывается общество в целом, а не только виртуальное пространство.

     Возникновение новых форм поведенческих зависимостей человека связано с широким распространением глобальной сети Интернет, возникновением на его основе социальных сетей (соцсетей) и появлением доступных для многих людей мобильных устройств связи с Интернет.
Данные Всероссийского центра изучения общественного мнения (ВЦИОМ), свидетельствуют, что 81% россиян (не дифференцированно по возрасту) пользуются Интернетом, в том числе 65% из них выходят в сеть ежедневно (Пресс-выпуск № 3767, 20.09.2018). По информации с портала «Statista», в России проникновение соцсетей в общество оценивается в 47% (почти половина населения), аккаунты в них имеют 67,8 млн россиян. В качестве основной цели использования Интернета называют «участие в соцсетях» 78% от численности населения, использующего глобальную Сеть [23].

    То, как часто люди «выходят» в Интернет, в соцсети, зависит от возраста. По данным ВЦИОМ почти половина взрослых (т.е. старше 18 лет) россиян пользуются хотя бы одной из соцсетей каждый день, а две трети – раз в неделю. В возрастной группе 25-34 года ежедневно пользуются соцсетями почти 70%, а среди тех, кто относится к возрастной группе 18-24 года – таковых более 90%; в этой же возрастной группе многие молодые люди (71%) проводят в Интернете более 4-х часов в день. По данным Международного агентства We Are Social (сайт web-canape.ru), россияне (в среднем) ежедневно проводят в соцсетях 2 часа 19 минут. Всего же в Интернете среднестатистический россиянин находится 6,5 часов в сутки.

    Очевидно, что в условиях новой информационно-технологической реальности должны измениться критерии «чрезмерного» использования Интернета. Новые технологии и условия жизни общества порождают новые факторы риска. На основе понимания этого зарождается информационная гигиена (ИГ) как новый раздел профилактической медицины [4], связанный с экологией человека, гигиеной и физиологией труда, общественным здоровьем и здравоохранением, социологией, безопасностью и пр.

    Основные понятия и определения информационной гигиены введены и обоснованы в работах А.Л. Еремина, в которых рассматриваются проблемы влияния информационной среды на здоровье человека. Обращается внимание на проблемы нормирования информационных воздействий на человека, а также на необходимость мониторинга и эпидемического анализа влияния информационной среды на общественное здоровье [24].   В дальнейшем формирование ИГ как научного направления связано с публикациями Э.И. Денисова с соавторами. В качестве цели ИГ определяется предупреждение влияния неадекватной (негативной, избыточной и др.) информации на здоровье как физическое, психическое и социальное благополучие человека, профилактика информационно-обусловленных заболеваний, ограничение загрязнения информационной среды. Отмечается, что основной задачей ИГ является регулирование информации для населения, особенно для уязвимых его групп [25].

 Обсуждение

      Изменения, происходящие в окружающей человека реальности, которая стала «информационной», требуют изменений критериев «избыточного использования» Интернета и средств связи с ним. В начале XXI века полагали, что человек становится «интернетоголиком», если он проводит в Сети 38 часов в неделю. Через два десятилетия, когда информационные технологии получили повсеместное распространение, такое суждение предстает как анахронизм. Статистика говорит, что каждый среднестатический россиянин в 2017-2018 гг. находился в Интернете 6,5 часа в сутки, или более 45 часов неделю.
В Интернете люди совершают покупки, заказывают услуги, покупают билеты, выполняют коммунальные платежи, бронируют гостиницы, устраивают телеконференции и пр. Сегодня виртуальное пространство предстает уже не как имитация объективной реальности, а как ее часть, причем чрезвычайно значимая для людей. Регулярное пользование Интернетом, его исключительная важность для человека – это стало органической составляющей современного образа жизни. Поэтому фактор времени, проведенного в Сети, не может быть основным или единственным критерием зависимости (аддикции) человека от Интернета и технических средств связи с ним. Более важным является изменение мотивации и целей использования Интернета.

    С развитием технологий и изменений в обществе границы нормы и патологии сдвигаются, и то, что прежде выглядело как аддиктивное поведение, сейчас может быть проявлением современного образа жизни [7, 20, 21].

    В психологическом плане увлеченность Интернетом перерастает в патологическую зависимость (аддикцию) тогда, когда человек начинает замещать удовлетворение своей реальной жизненной потребности – новой, «сверхценной» потребностью, связанной с использованием компьютерных технологий и интернет-ресурсов и доступом в виртуальное пространство, позволяющим в иллюзорно-виртуальном ключе избегать проблем. Поэтому патологическая зависимость (аддикция) человека может определяться, согласно Л.О. Перегожину, «через поведение как систематическое повторение действий, сосредоточенных на узконаправленной сфере деятельности при игнорировании ведущих социальных потребностей, с уходом от реальности и формированием личности зависимого типа» [15, с. 87].

     На основании литературных источников можно выделить следующие типы изменений поведения человека, связанных с чрезмерным (экстенсивным) использованием Интернета и средств связи с ним:
– навязчивый веб-серфинг – бесконечные «путешествия» по Сети, поиск информации;
– пристрастие к виртуальным знакомствам и общению – большие объёмы переписки, постоянное участие в Интернет-чатах, веб-форумах, избыточность знакомых и «друзей» (или «френдов») в Сети;
– увлечение компьютерными онлайн-играми как предтеча игровой зависимости;
– пристрастие к «финансовым» похождениям в Интернете: онлайн-гемблингазартные игры в Сети на деньги; совершение ненужных покупок в Интернет-магазинах (онлайн-шопинг); постоянное участие в Интернет-аукционах;
– пристрастие к постоянному просмотру фильмов через Интернет;
– пристрастие к посещению порнографических сайтов и занятию киберсексом – как фактор формирования киберсексуальной зависимости.

     Признаками расстройств поведения, связанных с использованием мобильных телефонов и гаджетов, подключенных к Интернету, являются следующие синдромы, которые могут приобретать психопатологический характер:
– навязчивое желание проверять свои гаджеты (смартфон, беспроводные мобильные устройства) на наличие новых сообщений (e-mail, SMS), появлений в онлайн «друзей» из социальных сетей;
– страх остаться без мобильного устройства связи даже на несколько минут;– синдром «фантомного звонка» – человеку кажется, что его телефон звонит (или вибрирует) в кармане;
– зависимость от соцсетей – постоянно быть на связи с «друзьями» в Сети;
– эффект «поисковой строки» – отсутствие мотивации к запоминанию информации, т.к. её всегда можно быстро найти в Интернете;
– состояние «непрерывного рассеянного внимания» – постоянное пребывание пользователей смартфонов онлайн затрудняет их возможность сосредоточиться на актуальных задачах;
     – снижение способности к эмпатии и эмоциональной связи с людьми.

     Не у всех людей, которые, например, занимаются серфингом в Интернете, формируется аддикция, а в некоторых случаях даже интенсивное использование Интернета – безопасно. Популяционные исследования в США и Европе показывают распространенность Интернет-аддикции от 1,5 до 8,2% [26]. При этом если ориентироваться на самодиагностику пользователей (насколько они считают себя зависимыми), то 46% из них пришлось бы признать интернет-аддиктами, тогда как по строгим критериям лишь 1,0% в популяции действительно страдает интернет-зависимостью (по данным L. Widyanto, M. Griffiths, V. Brunsden [27]). Исследователи приходят к выводу, согласно которому «большинство людей не страдают интернет-зависимостью, даже если сами так считают. Речь идет о наличии лишь нескольких признаков зависимости или только о частом использовании» [28, с.106].

    Однако следует учитывать, что виртуальный мир, открывая практически неограниченный доступ к различного рода впечатлениям, является средой для реализации других аддикций, имеющихся у человека.

   Можно выделить различия здорового и нездорового (проблемного) использования Интернета.
     Нездоровое использование Интернета характеризуется решениями человека: взаимодействовать с другим человеком онлайн, – а не лично; проводить время в Сети – вместо выполнения им своих рабочих заданий или решения важных жизненных задач. Нездоровое пользование Сетью приводит к негативным последствиям: нарушению семейных или дружеских отношений; повышенной личностной тревожности в реальных социальных ситуациях; потере работы из-за снижения производительности и качества труда; финансовому неблагополучию из-за чрезмерных расходов в Интернете.

    При длительном (избыточном) пребывании в Интернете в любом случае присутствует фактор риска, связанный с патологизацией зависимости, но в большей степени – с подверженностью пользователя Сети целенаправленным информационным воздействиям, имеющим манипулятивный характер.

    Наступившая новая эпоха – это время разрушения иерархий (коммуникаций – и не только), когда вертикали – сменяются горизонталями-сетями. Время, когда реальное и виртуальное – перемежается настолько, что различия между ними – трудноразличимы. Время, когда единое – дробится, становится мозаичным, фрагментарным, сохраняя при этом целостность. Время абсурда, который возникает не от отсутствия смыслов, а от их множественности.

    Виртуальный мир в Глобальной сети является или аналогом реалий современного общества, перешедшего в своем бытии на новую ступень. Виртуальные социальные сети являются воплощением в Интернет-пространстве сетевого принципа организации постмодернистского общества.

     Считается, что мотивы виртуального группирования и взаимодействия членов Интернет-сообществ (социальных сетей, блогов, форумов) подчинены тем же законам, которые действуют в реальном мире, а Интернет лишь расширяет участникам соцсети спектр возможностей для выбора объектов взаимодействия [17]. Однако тенденции развития соцсетей свидетельствуют о возникновение в соцсетях эффекта «эхо-камер», ограничивающих возможный выбор альтернатив общения.

    Соцсети изначально предназначены для общения с кругом «близких по духу» людей. Поэтому соцсеть представляет собой, согласно лексике Э. Паризера, «фильтрующий пузырь», а образуемые внутри этой соцсети однородные замкнутые сообщества – «фильтрующие пузырьки» [19]; для людей, входящих в соцсеть или ее внутренние сообщества, они становятся «эхо-камерой». В ней они проводят время, соглашаясь друг с другом, а если и меняют свою точку зрения, то без обмена мнениями с теми людьми, которые думают иначе – поскольку, люди, имеющие иное мнение, не попадают в их круг общения [29].

    К особенностям соцсетей, позволяющих использовать их в качестве инструмента (пропаганды), относится автономность, кластеризация, множественность и персонификация воздействий на участников сети. Эти особенности виртуального сообщества позволяют «изнутри» соцсети проводить информационные воздействия с большей степенью доверия [30].

    Фильтрующие алгоритмы соцсетей делают из огромного потока «новостной информации» персонифицированный продукт – ленту новостей конкретного пользователя, имеющего аккаунт (учетную запись) в этой Сети. Фактически соцсети, опосредуя доступ человека к информации путем ее фильтрации, берут на себя функции редактора и цензора. В результате пользователи соцсети оказываются в ситуации интеллектуальной изоляции: посредством фильтров информации они изолируются в собственных культурных или идеологических «коконах». Такую фильтрацию можно сравниваться с принудительной «информационной диетой».

    Манипуляционные воздействия не ограничиваются навязыванием человеку товаров и услуг. Информационное воздействие в Интернете направлено на психику человека. Объектом информационно-психологического воздействия является личность и ее важнейшие структуры: картина мира, самосознание, образ жизни, система жизненных ценностей.

     Деформация сложившихся у человека указанных представлений может вызывать депрессию, неудовлетворенность и т.д. Информационное воздействие имеет характер внушения, действующего на подсознательном уровне. Мультимедийные технологии, реализуемые в Интернете, обеспечивают такую возможность. Инструментарием воздействия является следующee: «загрузка» человека большим количеством противоречивой информации; сочетание подвижных и неподвижных изображений, звука, текста; концентрация внимания человека на экране гаджета. Они формируют измененное состояние сознания, увеличивающее восприимчивость к психологическому воздействию.

    Тенденциозный подбор мнений и идей, выполняемых фильтрующими алгоритмами соцсети. Пропагандистское информационное воздействие побуждает к определенным поступкам, которые могут носить деструктивный характер. Интегральным следствием массированных воздействий является нарушение психологического (душевного и социального) благополучия человека, которое, наряду с физическим благополучием, по определению ВОЗ, определяет состояние его здоровья. Эти процессы влияют на огромное количество людей, а значит на общественное здоровье.

 Заключение

     Фактор времени, проведенного в Сети, не может быть основным или единственным критерием зависимости (аддикции) человека от Интернета и технических средств связи с ним. Более важным является изменение мотивации и целей использования Интернета.

    Не у всех людей, даже активно использующих Интернет, формируется аддикция. Но и при отсутствии аддикции имеет место здоровое или же нездоровое (проблемное) использование Сети, следствием которого может стать патологизация зависимости. При длительном (избыточном) пребывании в Интернете в любом случае присутствует фактор риска, связанный с патологизацией зависимости, но в большей степени – с подверженностью пользователя Сети целенаправленным информационным воздействиям, имеющим манипулятивный характер.

    Социальные Интернет-сети – это не только пространство, в котором возможен обмен информацией и продвижение товаров и услуг, это мощное средство целенаправленного информационного воздействия.

Литература

 

  1. Рахманин Ю.А. Актуализация проблем экологии человека и гигиены окружающей среды и пути их решения. Гигиена и санитария. 2012; (5): 4-8
  2. Дружилов С.А. Современная информационная среда и экология человека: психологические аспекты. Гигиена и санитария. 2018; 97(7): 597-603. DOI:18821/0016-9900-2018-97-7-597-603
  3. Карелин А.О. Информационные факторы риска в постиндустриальном обществе. Вестник РГМУ. 2013; (5-6): 111-3.
  4. Денисов Э.И., Прокопенко Л.В., Еремин А.Л., Курьеров Н.Н., Бодякин В.И., Степанян И.В. Информация как физический фактор: проблемы измерения, гигиенической оценки и ИТ-автоматизации. Медицина труда и промышленная экология. 2014; (1): 36-43.
  5. Griffiths M.D. Technological addictions. Clin Psychol Forum. 1995; 76: 14-9.
  6. Денисов Э.И., Еремин А.Л. Информация, здоровье, инновации: гигиенические аспекты. Вестник РГМУ. 2013; (5-6): 114-8.
  7. Менделевич В.Д. Фейк-диагнозы в психиатрических классификациях. Неврологический Вестник. Журнал имени В.М. Бехтерева. 2018; 50 (4): 15-8.
  8. Young K.S. Psychology of computer use: Addictive use of the internet: a case that breaks the stereotype. Psychol Rep. 1996; 79(3 Pt 1): 899-902.
  9. Янг К.С. Клинические аспекты интернет-зависимого поведения. Медицинская психология в России: научный сетевой журнал. 2015; (4). URL: http://mprj.ru/archiv_global/2015_4_33/nomerphp
  10. Moreno М.А., Jelenchick L.A., ChristakisA. Problematic internet use among older adolescents: A conceptual framework. Computers in Human Behavior. 2013; 29(4);1879-87.  DOI: https://doi.org/10.1016/j.chb.2013.01.053
  11. Hall A., Parsons J. Internet Addiction: College Student case study using best practices in cognitive behavior therapy. J Mental HealthCouns. 2001; 23(4): 312-27.
  12. Caplan S.E. Problematic Internet use and psychosocial well-being: Development of a theory-based cognitive behavioral measurement instrument. Computers in Human Behavior. 2002; 18 (5): 553-75.
  13. Bianchi A., Phillips J.C. Psychological predictors of problem mobile phone use. Cyberpsychol Behav. 2005; 8(1): 39-51.
  14. Morahan-Martin J. Internet abuse: Emerging trends and lingering questions. In: Psychological Aspects of Cyberspace: Theory, Research, Applications. Cambridge; New York: Cambridge University Press; 2008: 32-69.
  15. Пережогин Л.О., Вострокнутов Н.В. Нехимическая зависимость в детской психиатрической практике. Российский психиатрический журнал. 2009; (4): 86-
  16. Larkin M., Wood R.T., Griffiths M.D. Toward addiction as relationship. Addiction Research and Theory. 2006; 14(3): 207-15.
  17. Солдаткин В.А., Дьяченко А.В., Мавани Д.Ч. Концепции формирования компьютерной зависимости. Социальная и клиническая психиатрия. 2013; 23(3): 104-10.
  18. Schimmenti A., Caretti V. Psychic retreats or psychic pits?: Unbearable States of Mind and Technological Addiction. Psychoanalitic Psychology. 2010; 27(2): 115-32. DOI: 1037/a0019414
  19. Паризер Е. За стеной фильтров: что Интернет скрывает от вас? М.: Альпина Бизнес Букс, 2012.
  20. How technology changes everything (and nothing) in psychology. 2008 annual report of the APA Policy and Planning Board. American Psychologist. 2009; 64(5): 454-63.
  21. Емелин В.А., Тхостов А.Ш., Рассказова Е.И. Психологические факторы развития и хронификации технологических зависимостей. Психологuческая наука и образование. Электронный журнал. www.psyedu.ru. 2013; (1). URL: http://psyjournals.ru/psyedu_ru/2013/n1/59107.shtml
  22. Лиотар Ж.-Ф. Состояние постмодерна. М.: Алетейя, 1998.
  23. Цели использования Интернета населением. В кн.: Информационное общество в Российской Федерации: статистический сборник. М.: НИУ ВШЭ; 2018: 54-6.
  24. Еремин А.Л. Влияние информационной среды на здоровье населения. Проблемы социальной гигиены, здравоохранения и истории медицины. 2000; (6): 21-4.
  25. Денисов Э.И., Еремин А.Л. Информация, здоровье, инновации: гигиенические аспекты. Вестник РГМУ. 2013; (5-6): 114-8.
  26. Weinstein A., Lejoyeux M. Internet addiction or Excessive Internet Use. Am J Drug Alcohol Abuse. 2010; 36(5); 277-83.
  27. Widyanto L., Griffiths, Brunsden V. A psychometric comparison of the Internet Addiction Test, the Internet-Related Problem Scale and self-diagnosis. Cyberpsychology, behavior and social networking. 2011; 14(3): 141-9.
  28. Солдатова Г.У., Рассказова Е.И. Чрезмерное использование интернета: факторы и признаки. Психологический журнал. 2013; 34(4): 105-13.
  29. Wardle C., Derakhshan H. Information Disorder. Toward an interdisciplinary framework for research and policymaking. Council of Europe report DGI(2017)09. Published by the Council of Europe F-67075. Strasbourg-Cedex, 2017.
  30. Саяпин В.О. Смысловые реалии виртуальной пропаганды в сети Интернет. European Social Science Journal. 2014; (1-2): 23-9.

Скачивание pdf-файла журнальной статьи с этого сайта (кликните ссылку ниже):
Дружилов С.А. Гигиенические аспекты информационно-технологической зависимости человека в новой реальности

ПСИХИЧЕСКОЕ ЗДОРОВЬЕ И ЭКОЛОГИЯ ЛИЧНОСТИ

Ссылка для цитирования: Дружилов С.А. Психическое здоровье и экология личности // Успехи современного естествознания. 2012.  № 12.  C.12-15.

PDF-файл статьи с сайта журнала — кликни на выделенное  название:   Психическое здоровье и экология личности

Аннотация: В статье рассматриваются психические, социальные и личностные компоненты здоровья.  Анализируются различия между медицинской (психиатрической) и психологической моделью психического здоровья. Показано, что концепция «позитивного психического здоровья» подходит для оценки личностного здоровья. Важнейшие критерии личностного здоровья – способность выполнять социальные роли и зрелось личности. Исследование психического здоровья личности осуществляется с помощью психологических методик.

     Здоровье человека не исчерпывается физическим здоровьем. Причиной ухудшения здоровья могут служить негативные факторы социальной среды, личностно значимые ситуации, стресс на которые реагирует психика человека.
Экология человека (как научная дисциплина), по В.П. Казначееву, являясь частью социальной экологии, изучает закономерности взаимодействия человека с окружающей средой, сохранение его здоровья и развития психических возможностей.
Б.Г. Ананьев (1969 г.) в системе человекознания выделял четыре основных понятия: биологический индивид, личность, субъект деятельности и индивидуальность. На каждую из этих сущностей человека оказывает специфическое воздействие физическая и социальная среда.
Всемирная организация здравоохранения (ВОЗ) предложила здоровье человека рассматривать по трем компонентам: физическому (соматическому), психическому и социальному. Обратим внимание на два последних.

  1. Психическое (ментальное) здоровье, согласно определению ВОЗ, рассматривается как состояние благополучия, при котором человек может реализовать свой потенциал, справляться с жизненными стрессами, продуктивно работать, а также вносить вклад в жизнь своего сообщества. Содержание этого понятия не исчерпывается медицинскими и психологическими критериями, в нем всегда отражены общественные и групповые нормы, регламентирующие духовную жизнь человека.

      В медицине и в психологии разные подходы к проблеме психического здоровья. Традиционная медицинская (психиатрическая) модель рассматривает психическое здоровье как меру вероятности развития психической болезни («негативное» определение здоровья как отсутствия болезни). Здесь здоровье рассматривается с позиций психических нарушений и аномалий личности как отклонений от нормы (Б.Д. Карвасарский и др.). Считается, что психическое здоровье не может быть сведено к комфортности самочувствия (состоянию душевного благополучия), рассматриваемого клиницистами в качестве субъективной самооценки.

Необходимо отметить, что понятие «норма», используемое в медицинской модели, не может быть полноценным критерием психического здоровья уже потому, что всякие нормы являются следствием культуры и традиций определенного общества, характерных для определенного исторического периода. Человек, значительно отклоняющийся от стандартов своего сообщества, рискует быть признанным психически больным (или нездоровым).
В предложенной психологами в 60-е годы XX века концепции «позитивного психического здоровья» в центр поставлен анализ здорового функционирования личности как позитивного процесса, обладающего самостоятельной ценностью и содержательно описываемого через понятия самореализации, самоактуализации (К. Гольдштейн, А. Маслоу, Ш. Бюллер), полноценного человеческого функционирования (К. Роджерс), аутентичности (Дж. Бюдженталь), стремления к смыслу (В. Франкл).

В качестве основных критериев психического здоровья психологи обычно называют следующие: 1) соответствие субъективно отражаемых образов объектам действительности и характера реакция – внешним раздражителям, а также значению жизненных событий; 2) адекватный возрасту уровень зрелости эмоционально-волевой и познавательной сфер личности; 3) адаптивность в микросоциальных отношениях (с ближайшим окружением человека – в семье, с близкими, друзьями, коллегами); 3) способность самоуправления поведением, разумного планирования жизненных целей и поддержания активности в их достижения и др. (см., например, Головин С.Ю. Словарь психолога практика).
Отметим, что перечисленные характеристики в большей степени свидетельствуют о степени совершенства и зрелости личности, нежели о психическом здоровье. Кроме того, перечни черт, характерные для модели позитивного здоровья, не позволяют ответить на практический вопрос о механизмах поддержания и восстановления психического здоровья при его нарушениях.

С точки зрения возможности диагностирования психического здоровья психологическими методами нам импонирует позиция И.Л. Левиной, которая под психическим здоровьем понимает «максимальную степень проявления индивидуальности личности при адекватном уровне ее адаптации к внешней среде и отсутствии психических расстройств» [7, с.181]. При этом индивидуальность рассматривается исследователем как «комплексное понятие, включающее адекватные возрасту: эмоциональность – способность адекватно выражать чувства и эмоции в различных жизненных ситуациях; интеллектуальность – процесс извлечения, усвоения информации, умения перерабатывать и применять ее в соответствии с полученными знаниями; личностные характеристики – процесс осознания себя как личности, которой присуще самоощущение, самооценка, самопознание и самореализация» [там же].
Уровень психического здоровья человека в каждый момент его жизни определяется многочисленными социальными, психологическими и биологическими факторами. Ухудшение психического здоровье связано с быстрыми социальными изменениями, стрессовыми условиями на работе, социальным отчуждением, рисками психического и физического насилия и т.д.

  1. Социальный компонент здоровья рассматривается как состояние благополучия, удовлетворенности социальными отношениями, адекватное восприятие социальной действительности, принятие и выполнение социальных норм общества [10]. Социальное здоровье определяется моральными требованиями и нравственными принципами, которые и являются основой социальной жизни человека [3]. Это значит, что человек, здоровый физически и психически, но пренебрегающий принципами нравственности и морали, является нравственно неполноценным, нездоровым [6]. Обратим внимание на необходимость различать рассматриваемое в данной статье социальное здоровье (Social Health) – как социальный компонент здоровья отдельного человека и общественное здоровье (Public health), под которым понимается здоровье популяции, общества в целом, являющееся предметом здравоохранения как науки.

     Соотнесем критерии психического и социального здоровья (наиболее часто приводимые в литературе по психологии здоровья) с основными группами психических явлений процессами, состояниями и свойствами.

       Психические процессы: максимальное приближение субъективных образов к отражаемым объектам действительности (адекватность психического отражения); адекватное восприятие самого себя; способность концентрации внимания на предмете; удержание информации в памяти; способность к логической обработке информации; критичность мышления; способность к творчеству, умение пользоваться интеллектом; дисциплина ума.
    Психические состояния: эмоциональная устойчивость (самообладание); зрелость чувств соответственно возрасту; совладание с негативными эмоциями; свободное, естественное проявление чувств и эмоций; способность радоваться; сохранность привычного (оптимального) самочувствия.
     Свойства личности: оптимизм; сосредоточенность (отсутствие суетливости); уравновешенность; нравственность; адекватный уровень притязаний; чувство долга; уверенность в себе; умение освобождаться от затаенных обид; отсутствие склонности к лени; независимость; естественность; чувство юмора; доброжелательность; самоуважение; адекватная самооценка; самоконтроль; воля; энергичность, активность; целеустремленность.

     Можно заметить смысловую близость психологических критериев психического и социального здоровья: по сути, и в том, и в другом случаях приводятся психологические характеристики полноценной, здоровой личности.
В психологической литературе были попытки введения понятия психологического здоровья (И.В. Дубровина, 1998 г.). Психологическое здоровье рассматривается как динамическая совокупность психических свойств, обеспечивающих внутреннюю гармонию личности, гармонию человека и общества, возможность полноценного функционирования человека в процессе жизнедеятельности. Приводятся критерии психологического здоровья: 1) способность к саморегуляции (внутренней и внешней); 2) наличие позитивного образа «Я» и «Другого»; 3) владение рефлексией; 4) потребность в саморазвитии [9].

Нам близка позиция В.А Ананьева, который считал использование термина «психологическое здоровье» не удачным. Исследователь обращает внимание, что по исходному смыслу термин «психология» («психо» и «логос») не может описывать здоровье, а содержание понятия «психологическое здоровье» отражает качества здоровой, зрелой личности. Поэтому правильнее говорить «здоровая личность», или «личностное здоровье» [1].

Есть и положительный опыт использования этих понятий в научных исследованиях. О.М. Бландинская выделяет личностный компонент здоровья, который определяется как «наличие психологических качеств, характерных для полноценной гармонично развитой, стремящейся к всестороннему совершенствованию личности» [2].

Использование понятия «здоровье личности» естественным образом выводят на проблематику экологии личности, а также гигиены личности.

В нашем понимании, экология личности (как научное направление) должна быть ориентирована на изучение закономерностей и возможности сохранения здоровья личности в условиях социальной и информационной среды, создания условий для полного раскрытия потенциальных сил и возможностей личности, восстановления нарушенное равновесие в человеческой душе. При этом под информационной средой общества (Information environment) понимается мир информации вокруг человека (включая СМИ и Интернет), и мир его информационной деятельности. В информационную среду входит также совокупность социально-экономических и культурных условий реализации процессов информатизации.

     Гигиена – это основная профилактическая медицинская дисциплина, ориентированная на сохранение и укрепление здоровья населения. Соответственно, гигиену личности можно рассматривать как отрасль гигиенической науки, изучающую влияние факторов социальной среды на личность с целью оптимизации благоприятных и профилактики неблагоприятных воздействий. Гигиена личности ориентируется на два объекта изучения – факторы среды (социальной и информационной) и реакцию личности. При этом следует использовать знания, методологию и методы психологической науки и ее отраслей (общей, социальной, психологии личности, психологии труда).

В процессе трудовой деятельности человек проявляет еще одну свою социально-психологическая сущность: он предстает в качестве субъекта труда (в общем случае) или субъекта профессиональной деятельности (в частном случае). И здесь предстают психологические аспекты экологии труда и гигиены труда, связанные с изучением воздействий производственной (трудовой) среды и факторов (операциональных, когнитивных, социально-психологических) производственного процесса на личность, включая проблемы психологического обеспечения профессиональной деятельности.

    Профессиональное здоровье психологи определяют как «интегральную характеристику функционального состояния организма человека по физическим и психическим показателям с целью оценки его способности к определенной профессиональной деятельности с заданными эффективностью и продолжительностью на протяжении заданного периода жизни, а также устойчивость к неблагоприятным факторам, сопровождающим эту деятельность» [10, с. 508].

Под профессиональной деятельностью понимается объективно сложная деятельность, которая предстает перед человеком как конституированный способ выполнения чего-либо, имеющий нормативно установленный характер. Профессиональная деятельность трудна для освоения и требует длительного периода теоретического и практического обучения [5]. Соответственно, велика «цена» подготовки профессионала. Это должно побуждать государство и общество на обеспечение возможности многолетней и плодотворной работы профессионалов. А значит – на решение задач по сохранению их профессионального здоровья и профессионального долголетия.

В качестве критерия профессионального здоровья рассматривается работоспособность. Структуру профессиональной работоспособности, по мнению исследователей, составляют три группы факторов: физический (соматический) статус, психический (психиатрический) статус и социально-психологическая характеристика личности [10]. Таким образом, психический статус и личностные характеристики являются необходимыми составляющими профессионального здоровья.

Нам представляется актуальным рассмотрение социально-психологического аспекта проблемы профессионального здоровья, в частности, психического и социального здоровья как показателей здоровья личности.

Позитивный подход в полной мере подходит к оценке личностного здоровья. К критериям личностного здоровья относятся: а) степень адаптированности личности в социуме; б) удовлетворенность качеством жизни, субъективное благополучие и т.д.; в) способность человека выполнять социальные функции (включение человека в разнообразные социальные структуры).

Г.В. Оллпорт (Allport, G.W.), высказывал мнение, что здоровье личности напрямую связано с ее зрелостью. Он определял зрелую личность, как личность, которая активно владеет своим окружением, обладает устойчивым единством личностных черт и ценностных ориентаций и способна правильно воспринимать людей и себя [8].

И.Н. Гурвич считает, что для прикладных целей исследования в области психологии здоровья вполне достаточным оказываются так называемое «функциональное определение здоровья, основанное на подходе Т. Парсонса (Talcott Parsons, 1958 г.) и восходящее к эволюционной теории представление о дисфункции» (приводится по [4, с. 7]). Автор под здоровьем понимается способность человека полноценно функционировать в основных социальных ролях [4].

Такой подход к здоровью имеет ряд важных для практики следствий: 1) относительность здоровья, подразумевающая отсутствие «абсолютного» психического здоровья. Это значит, что нет человека, который мог бы сохранять психическое здоровье в любых социальных ролях или ситуациях;
2) ограниченность подхода социокультурными нормами общества или социальной группы;
3) функциональное понимание здоровья не подразумевает полного отсутствия симптомов психического расстройства, а только констатирует, что такая симптоматика, если она имеется, не вызывает социальной или поведенческой дисфункции.

Заключение

Здоровье личности целесообразно оценивать по двум интегральным критериям: 1) успешности выполнения человеком социальных функций;
2) социальной зрелости личности.

Список литературы

  1. Ананьев В.А. Психология здоровья: учеб. пособие. Кн. 1: Концептуальные основы психологии здоровья. СПб.: Речь, 2006. 384 с.
  2. Бландинская О.М. Социально-психологические особенности мотивации сохранения и укрепления здоровья у старшеклассников: автореф. дис. канд. психол. наук. Ярославль, 2002.
  3. Васильева О.С., Филатов Ф.Р. Психология здоровья человека: учеб. пособие. М.: Академия, 2001. 352 с.
  4. Гурвич И.Н. Социальная психология здоровья. СПб.: Изд-во С.-Петербург. гос. ун-та, 1999. 1023 с.
  5. Дружилов С.А. Системный подход к изучению психологического феномена профессионализма человека // Вестник Томского гос. педагогич. ун-та. 2005. № 1. С. 62–73.
  6. Дружилов С.А. Нравственные аспекты успеха человека в обществе // Ценности и смыслы. 2009. № 1. С. 90–102.
  7. Левина И.Л. Психическое здоровье учащихся общеобразовательных учреждений разного вида // Бюллетень ВСНЦ СО РАМН. 2002. Т. 1. № 6. С. 180–182.
  8. Оллпорт Г.В. Личность в психологии. М.: КСП Плюс; СПб.: Ювента, 1998. 345 с.
  9. Практическая психология образования: учеб. пособие / Под ред. И.В. Дубровиной. М.: Сфера, 1998. 526 с.
  10. Психология здоровья: учебник для вузов / Под ред. Г.С. Никифорова. СПб.: Питер, 2006. 607 с.

 

Обзорная статья автора о феномене психической  (социально-психологической) адаптации   —  для чтения кликни на выделенное слово: ССЫЛКА 

Гигиенические аспекты информационно-технологической зависимости человека в новой реальности

Дружилов С.А. Гигиенические аспекты информационно-технологической зависимости человека в новой реальности // Гигиена и санитария. 2019. Том 98. № 7. С. 748-753.
DOI: 10.18821/0016-9900-2019-98-7-748-753 (в библиотеке РИНЦ)

Статья опубликована  в  журнале из списка RSCI Web of Science

АннотацияРаспространение информационных технологий приводит к негативным последствиям, связанным с влиянием на здоровье индивидуума и на общественное здоровье. Появились новые поведенческие зависимости — информационно-технологические. Объективные причины их появления — в изменениях, происходящих в социуме. Они связаны с информатизацией и глобализацией постиндустриального общества. Меняются критерии избыточного использования Интернета. Виртуальное пространство предстаёт значимой частью жизненной реальности. Повсеместным является регулярное пользование Интернетом. Навязываемые посредством информационных технологий образ жизни и мировоззрение могут быть разрушительными для личности. Задача гигиенической науки — профилактировать психологическое неблагополучие человека в новых условиях. Целью статьи является рассмотрение воззрений на зависимость человека от Интернета, рисков аддикций, а также возможностей возникновения психологического неблагополучия в результате воздействия информационных технологий. Представлено современное понимание феномена информационно-технологических зависимостей. Выделены два концептуальных подхода к рассмотрению феномена: как психической патологии и как состояния человека в континууме его нормального поведения в новых жизненных реалиях. Приводятся статистические данные, характеризующие проникновение соцсетей в российское общество и количественные характеристики использования Интернета. Компьютерные технологии могут быть для человека «психическим убежищем». Однако социальные сети обеспечивают пользователям изоляцию в их собственных социокультурных оболочках. Изменились границы нормы и патологии использования Интернета. Индикаторами перерастания увлечённости Интернетом в аддикцию является изменение мотивов и целей его использования. Фактором риска для психологического благополучия человека является подверженность манипулятивным информационным воздействиям в Интернете. Соцсети являются пространством и средством таких воздействий. Заключение. Приведено различие между здоровым и нездоровым пользованием Сетью. Показано, что опасность для большинства пользователей Интернета представляют не аддикции, а подверженность информационо-психологическим воздействиям. Раскрывается, что в соцсетях заложена возможность целенаправленных воздействий.

Полный текст статьи — в pdf файле на сайте журнала
Дружилов_Гигиенические аспекты информационно-технологической зависимости
(для открытия файла кликните на высвеченную выше ссылку)
Ссылка для скачивания PDF- файла  статьи с сайта «Киберленинка»:
https://cyberleninka.ru/article/n/gigienicheskie-aspekty-informatsionno-tehnologicheskoy-zavisimosti-cheloveka-v-novoy-realnosti
 
 
 

ПРОФЕССИЯ, ПРОФЕССИОНАЛЬНАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ, СУБЪЕКТ В СИСТЕМЕ «ЧЕЛОВЕК – ПРОФЕССИЯ – ОБЩЕСТВО»

PDF-файл с текстом статьи: Профессия, профессиональная деятельность, субъект в системе «Человек-профессия-общество»

Библиографическая ссылка на статью:
Дружилов С.А. Профессия, профессиональная деятельность, субъект в  системе «человек – профессия – общество» // Институт психологии Российской академии наук. Организационная психология и психология труда. 2018. Т. 3. № 3. С. 39-66.

Текст статьи:

АННОТАЦИЯ
В статье обсуждаются исторические тенденции, условия и проявления изменений видов деятельности людей и их как субъектов – индивидуальных и групповых. Рассматриваются понимание учеными простой трудовой деятельности (трудового занятия), профессии и профессионального деятельности как феномена. Анализируются их различия, их взаимовлияния. Выделяются условия, при выполнении которых можно говорить о специфическом феномене, именуемом профессия». Анализируются некоторые негативные тенденции, связанные с изменением профессий и трудовых занятий в современных условиях. Обращается внимание на проблемы депрофессионализация коллективных объектов профессиональной деятельности и прекаризации труда как факторов разрушения идентификации человека с профессией.
Ключевые слова: профессия, профессиональная деятельность, специализация труда, профессиональный маргинализм, флексибильность труда, прекариат.

ВВЕДЕНИЕ
Предметом исследования являются сложившиеся воззрения
отечественных и зарубежных специалистов на труд, профессиональную
деятельность, профессии как психологические феномены, субъектов труда
(субъектов деятельности), а также различий и взаимовлияния разных видов
трудовой активности отдельных людей и рабочих групп (относительно
простой трудовой деятельности и профессионального труда в обществе).
Цель нашего исследования – поиск, выделение и анализ существенных
признаков труда, профессиональной деятельности, профессии как
психологических феноменов; анализ исторических тенденций изменений
составляющих (позитивных и негативных) в системе «человек–профессия–
общество»

**** **** **** **** ****

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Профессиональная деятельность, осуществляемая в рамках профессии,
объективно сложна, поэтому она трудна для освоения индивидом и затратна
для общества с точки зрения воспроизводства профессионалов.
Для относительно простых видов трудовых занятий продуктивным
может быть изменение сферы деятельности индивидом, но при этом в
любой из сфер требуется применение усилий и затрат времени для развития
умений и навыков при движении субъекта деятельности к уровню
мастерства.
Научно-технический прогресс приводит к снижению сложности ряда
профессиональных деятельностей и усложнению (профессионализации)
ряда простых видов труда. Возникают новые профессии и исчезают старые,
что в целом является прогрессивным процессом. В тоже время существуют
негативные тенденции в системе «человек–профессия–общество».
Первая отмеченная негативная тенденция проявляется в
депрофессионализации определенных коллективных субъектов труда, что
представляет потенциальную угрозу как для соответствующего
профессионального сообщества, так и для общества в целом.
Вторая негативная тенденция связана с неустойчивой (флексибильной)
профессиональной занятостью и пректаризаций труда, что представляет
угрозу благополучию человека труда, но является фактором его
депрофессионализации.
Список используемой литературы —  32 наименования

Адрес статьи (pdf-файл)  на сайте журнала:
http://work-org-psychology.ru/engine/documents/document380.pdf

Негативные воздействия современной информационной среды на человека: психологические аспекты

Ссылка для цитирования:
Дружилов С.А. Негативные воздействия современной информационной среды на человека: психологические аспекты // Психологические исследования: электронный научный журнал. 2018.  Т. 11. № 59. С. 11.

 Аннотация.
Рассматриваются проблемы засорения информационной среды ложной и вредоносной информацией, а также целенаправленного ее распространения через социальные сети. Проводится анализ представлений о негативных информационно-психологических воздействиях на личность, а также возможностей реализации этих воздействий в современных условиях. Информационное воздействие влияет на поведение человека через психику, изменяя компоненты сознания. Анализируемой в статье формой негативного информационного воздействия является манипуляция. Ее мишени – сознание, картина мира, мировоззрение, жизненная позиция человека. Способы достижения результатов: искажение информации; дезинформация; персонификация; фильтрация; индивидуализация воздействия. Рассматриваются основные механизмы искажения информации. Создание и распространения «фальшивых новостей» предстает как способ манипулирования сознанием. При персонификации результаты поиска по запросу пользователя выстраиваются на основе анализа его местоположения, истории поисков и приверженностей. Пользователю предъявляется только та информация, которая согласуется с прошлыми его точками зрения. Фильтрующие алгоритмы делают из потока новостной информации персонифицированную ленту новостей пользователя; посредством информационных фильтров пользователь изолируется в собственном информационном «коконе». Возникает эффект эхо-камеры, закрепляющий присущее человеку мировоззрение и искажающий картину действительности. Информационные технологии позволяют индивидуализировать психологическое воздействие на человека с использованием персонификации данных о нем. Основу персонификации составляют «цифровые следы», оставляемые пользователем в электронных базах Интернета. В составе информационного загрязнения выделяется: 1) избыточная информация; 2) дезинформация. Информационные загрязнения могут быть не только побочным продуктом, но и создаваться осознанно и целенаправленно. Это ложная, сфабрикованная, пропагандистская информация.

Усиление давления информационных технологий на личность повышает значимость информационной экологии в защите человека от информации, загрязняющей информационную среду.

На заре возникновения Интернета исследователи отмечали, что внедрение информационных технологий создает не только новые возможности, но и новые проблемы и угрозы [Урсул, 1990]. Обращалось внимание на опасные психологические эффекты информационных воздействий, которые могут проявляться на различных уровнях:  а) на индивидном – изменения психического и физиологического состояния людей, выражающиеся в возрастании психической напряженности, тревожности, и др.;  б) на личностном – снижение у людей способности к самоопределению, самореализации, принятию жизненно важных решений; возникновение акцентуаций характера, деформации мотивационной направленности; в) на уровне субъекта – ошибки восприятия информации, нарушающие выполнение социальных функций и приводящие к формированию установок на недоверие к источникам информации;  в) на уровне общества – увеличении частоты рискованных социально-психологических ситуаций [Смолян и др., 1997].

В условиях новой информационно реальности, когда киберпространство получило тотальное распространение благодаря мобильным средствам связи с Интернетом, происходит уточнение прогнозируемых ранее негативных эффектов, выявляются новые проблемы. Значимой стала проблема манипуляцией сознанием в киберпространстве, связанная с искажением и фильтрацией (персонификацией) информации в поисковых системах и социальных сетях, а также проблема загрязнения информационной среды.

 Введение. Информационная среда и информационные воздействия

     Под информационной средой общества понимается сфера жизни людей, связанная с созданием, преобразованием и потреблением информации. Информационная среда характеризуется совокупностью факторов, которые могут оказывать на человека прямое или косвенное, немедленное или отдаленное воздействие.

     Информационное воздействие имеет психологический характер, влияет на поведение человека через психику и достигает эффекта, изменяя «психологические свойства, состояния и модели поведения личности» [Ежевская, 2009, с. 38].
Исследователи обосновывают необходимость введения научной дисциплины «информационная экология», занимающейся проблемами защиты человека от избыточной и ложной информации, засоряющей информационную среду [Юрьев, 1997; Eryomin, 1998; Еремин, 2000 и др.].

В 2017 г. группа китайских ученых (Wang X., Guo Y., Yang M. и др.) опубликовала обзор статей по информационной экологии, включенных в базы цитирования за 1992–2013 гг. Показано, что исследования в основном фокусировались на проблематике информационных экосистем и электронной торговле в сети Интернет. Авторы приходят к выводу о необходимости проведения исследований для изучения информационно-экологических проблем, обусловленных развитием новых технологий [Wang и др., 2017].

С.О.Гапанович и В.Ф.Левченко пишут, что «тревогу вызывает не прогресс информационных технологий сам по себе, а уже сложившаяся практика их использования» [Гапанович, Левченко, 2017, с. 7]. Отмечается, что резкое увеличение информационных потоков, транслируемых посредством многочисленных мобильных устройств, «не привело ни к повышению общей образованности, ни к улучшению здоровья, особенно в плане его нервно-психических аспектов» [Там же. С. 8]. Обозначая угрозы, которые может представлять чрезмерное усиление давления со стороны информационной среды на человека, авторы приходят к выводу, что информационная экология должна пониматься в широком смысле как экология культуры.

А.И.Юрьев отмечает, что в информационной среде общества в интегрированном виде и разнообразных сочетаниях, одновременно присутствует информация, адекватно отражающая мир, а также искаженная информация [Юрьев, 1997]. В.А.Шапцев раскрывает понимание «чрезмерной» информации как совокупности «нужной-ненужной, полезной-вредной, своевременной-несвоевременной» информации [Шапцев, 1999, c. 125].

Г.В.Грачев и И.К.Мельник, рассматривая способы информационно-психологического воздействия на человека с целью изменения его поведения и манипуляции личностью, исходят из того, что основой для такого воздействия является целенаправленная трансформация и изменение информации [Грачев, Мельник, 2000]. Это согласуется с мнением В.Д.Аносова и В.Е.Лепского, согласно которому негативные информационно-психологические воздействия – это «манипулятивные воздействия на личность, на ее представления и эмоционально-волевую сферу» [Аносов, Лепский, 1996, с. 7].
Т.И.Ежевская под негативным информационно-психологическим воздействием понимает «воздействие информации на психику и сознание человека, ведущие к неадекватному отражению окружающей действительности и, как следствие, изменению поведения» [Ежевская, 2009, с. 38]. Аналогичную точку зрения имеют В.А.Емелин, Е.И.Рассказова и А.Ш.Тхостов, отмечающие, что негативное влияние на психику и сознание человека информации «приводит к нарушению восприятия окружающей действительности, и как следствие, деформации личности» [Емелин и др., 2012, с. 82].

 Целью статьи является анализ представлений о манипулятивных информационно-психологических воздействиях, а также возможностей реализации этих воздействий в виртуальных социальных сетях (соцсетях) в Интернете.

Манипуляция сознанием в информационном пространстве

Современная информационная среда обладает значительным потенциалом воздействия на психику людей за счет использования аудиовизуального сигнала, эффектов информационной перегрузки, виртуализации и т.п. Одной из форм негативного информационного воздействия на человека является манипуляции. Под мишенью манипулятивного воздействия понимают «те психические структуры, изменение которых обеспечивает достижение желанной манипулятором цели» [Доценко, 1997, с. 157]. Таковыми структурами-мишенями является сознание человека, его картина мира, мировоззрение, система отношений к действительности. Результатом воздействий являются значимые изменения в психических характеристиках и в состояниях адресата.

Способами достижения результатов различны: искажение информации; дезинформация; фильтрация информации; персонификация информационного воздействия; и др. Ресурсами воздействия являются вербальные и образные средства, а также социальные сети в Интернете.

 Искаженная информация и фальшивые новости

          В.Пелевин в романе «Generation “П”» (1990 г.) писал, что «в наше время люди узнают о том, что они думают, по телевизору». Но телевидение – это лишь одна из составляющих масс-медиа. За прошедшее десятилетие получили распространение другие разновидности средств массовой коммуникации – Интернет-издания, новостные онлайн-ленты, и др. Ныне много людей, которые «узнают, о чем они думают» не столько из традиционных СМИ, сколько из блогов (персональных Веб-сайтов) в глобальной Сети; их мировосприятие, мироощущение и миропонимание формируется под воздействием Интернета.

Сознание как отдельных людей, так и общества в целом, может деформироваться информационными технологиями. Если на человека обрушивается большое количество противоречивых мнений, то у него возникают сложности с выбором из них «правильных», т.е. соотносящихся с морально-нравственными нормами общества и ценностными ориентациями самой личности. В этом случае объектом воздействия становится картина мира человека. Как следствие – у человека возникает экзистенциальный кризис, развиваются психические расстройства, нарушение адаптации [Юрьев, 1992].

Сознание человека связано с его картиной мира. Если А.Н.Леонтьев определял сознание как открывающуюся человеку картину мира, в которую включен он сам, его действия и его состояния, то А.И.Юрьев исходит из понимания того, что основные компоненты сознания (целеполагание, целеустремленность, целесообразность поведения) в своей основе имеют информацию. Эта информация может стать средством как прямого, так и косвенного воздействия на пользователя информационных технологий, который в этом случае предстает в качестве объекта влияния. Исследователь пишет, что изменение сознания в условиях глобализации характеризуется тем, что «восприятие невозможного <становится> возможным, невероятного – вероятным, недопустимого – допустимым, нереального – реальным. Глобализация производит целую систему изменений во внутреннем мире человека. Она изменяет Картину Мира человека, его Мировоззрение, его Жизненную позицию и его Образ жизни. Это означает, что она изменяет самого человека – его сознание» [Юрьев, 2004, с. 70].
     Картина мира, мировоззрение, жизненная позиция, образ жизни являются некоторыми константами психологической системы защиты человека. Разрушение или изменение их посредством любых технологий чревато для человека негативными последствиями.

А.И.Юрьев описывает механизмы искажения информации райтократами, в результате которого становится возможной полная дезориентация субъектов и объектов власти. Райтократию словари определяют как власть «пишущих» над «читающими». «Пишущие» – все те, кто производит информацию в любых формах: вербальной (текстовой), образной (визуальной, аудиальной), программной (для компьютеров и гаджетов) и пр.

А.И.Юрьев считает, что очень малая часть знаний, детерминирующих политическое поведение человека, появляется у него из личного опыта; большинство же сведений было прежде написано и опубликовано кем-то из райтократов. По мнению исследователя, райтократы обеспечивают не только трансляцию информации, но и являются «органами» восприятия и сохранения памяти общества. При запоминании и воспроизведении информации о событиях в обществе возможно возникновение непроизвольных или произвольных ошибок. К таковым отнесены следующие виды искажения информации:

1) амнезия – некоторые события исчезают из текстов, пропускаются или забываются;
2) инверсия – нарушается порядок следования событий;
3) персеверация – некоторые события повторяются, чего не было в действительности;
4) контаминация – смешиваются события, происшедшие в другое время, в других местах и с другими людьми;
5) реминисценция – в последовательность событий, действительно происшедших, вплетаются посторонние события;
6) конфабуляция – перечисляются события, никогда не происходившие, вместо действительно имевших место; при этом информация грамматически, стилистически и логически выглядит вполне правдоподобной [Юрьев, 1992].

      Термином «фальшивая новость» (fake news) изначально обозначалась новость, которая составлена и сфабрикована для обмана читателя, с целью увеличения трафика и прибыли. Внешне такая новость производит впечатление достоверной информации, исходящей от заслуживающей доверия источника (мимикрирует под таковую), привлекает внимание людей, являясь при этом умышленным средством манипулирования сознанием.

К.Уордл (Wardle, Claire) в статье «Фальшивые новости? Это сложно», опубликованной в 2017 г. на сайте неправительственной организацией FirstDraft при Гарвардском университете, обращает внимание на то, что рассматриваемое понятие (fake news) описывает множество явлений коммуникации, а не только «фальшивые новости». Поэтому целесообразно не ограничиваться анализом отдельных фактов искажений информации в новостях, а рассматривать их с позиций информационной экосистемы. К.Уордл выделяет семь типов искаженной информации (https://firstdraftnews.com/fake-news-complicated):

1) сатира и пародия – нет умысла нанести вред, но может ввести в заблуждение;
2) контент, заведомо вводящий в заблуждение – используется ложная информация в попытке представить какое-то событие или персону в плохом свете; (термином «контент» здесь и далее обозначается содержимое сообщения или Интернет-ресурса, включая любое его информационное наполнение – текст, графику, звук, видио-изображение и др.);
3) контент из «самозванных источников» источников информации, которые выдают себя за какие-то другие;
4) сфабрикованный контент – созданный контент, ложный на 100% и направленный на введение в заблуждение и нанесение вреда;
5) ложная связь – заголовки, иллюстрации или подписи не имеют отношения к контенту;
6) ложный контекст – подлинная информация распространяется вместе с фальшивой контекстуальной информацией;
7) «манипулированный» контент – подлинный контент целенаправленно искажается с целью введение в заблуждение.

       Отметим, что дезинформация может быть «искренней», если человек, ретранслирующий ее, искренне верит в распространяемую ложь, как и манипулирование контекстом может быть следствием искренних заблуждений. Но независимо от того, верит ли сам коммуникатор в истинность распространяемых (ретранслируемых) им непроверенных лживых сведений, или же осознанно и преднамеренно распространяет в сети ложную информацию, негативные последствия от воздействия такой информации на людей одинаково пагубны.

      В докладе «Информационный беспорядок», представленном и и Х.Дерахшаном (Derakhshan, Hossein), авторы воздерживаются от использования термина «поддельные новости», объясняя это тем, что он включает не только ложную информацию, но и неверные выводы, основанные на недостаточных доказательствах. По словам авторов доклада, в этом случае «мы сталкиваемся c информационным загрязнением» [Wardle, Derakhshan, 2017, р. 5]. Авторы, рассматривают информационные нарушения не в качестве расстройств психики или поведения человека, на что акцентировали внимание предыдущие исследователи [Davis, 2001; Young, 2015], а как нарушения порядка в информационной сфере (среде) общества.

К.Уордл и Х.Дерахшан предлагают концептуальную структуру для анализа такого «информационного нарушения». На основании соотношения ложности информации и ее злонамеренности (сознательной направленности на нанесения вреда) исследователи различают три вида искажения информации:

1) недостоверная информация (Mis-information) – несоответствующая действительности (ложная) информация, но целью ее распространения не является преднамеренное нанесение вреда; причинами вносимых искажений информации может быть упрощение ее изложения, ошибочное понимание фактов или их динамики и т.д.;
2) дезинформация (Dis-information) – заведомо ложная информация, сознательно распространяемая с целью нанесения вреда;
3) «плохая» информация (Mal-information) – информация, основанная на реальности, но преднамеренно акцентированная на определенных моментах (личной истории, идеологической, организационной и проч. принадлежности и др.) и распространяемая со стратегической целью нанесения вреда определенным людям, организации или стране; «утечки» конфиденциальной или частной информации, распространяемой в публичной сфере с целью создания разногласия, общественного напряжения, разжигания ненависти и др.

      Выделены два аспекта уязвимости информации через социальные сети, выступающие агрегаторами новостей из разных источников [Wardle, Derakhshan, 2017]:

а) читатели больше фокусируются на самой новости, чем на ее источнике; и если проверка фактов выполняется редко, то проверка их источника – еще реже; фальшивки читаются чаще, чем их опровержения;

б) читатели в соцсетях «сподвигаются» на чтение тех новостей, которые читали и которыми делились их друзья («френды») и «контакты» из Сети, или на чтение тех новостей, которые им предлагает алгоритм персонифицированного выбора соцсети в соответствии с прослеживаемыми предпочтениями читателя.

       К последнему аспекту мы добавим еще один фактор: обращаясь к той или иной новости или тексту в соцсети, читатель усваиваем не только контент, но и эмоции тех, кто предлагает. А с эмоциями связано и психическое состояние человека, и его отношение к событиям и к действительности.

Значимыми составляющими концепции распространения различных форм дезинформации в сети являются представления об эхо-камере, пузырях (пузырьках) и о поляризации мнений и мировоззренческих позиций.

 Замкнутые эхо-камеры и фильтрующие информационные коконы

Понятием «эхо-камера» используется для метафорического описание ситуации, в которой информация, идеи или убеждения подкрепляются и усиливаются путем коммуникации людей внутри замкнутой системы (партии, круга единомышленников, субкультуры). Особенно ярко эффект эхо-камеры проявляется в Интернет и образованных в нем социальных сетях (соцсетях). Эффект «эхо-камеры» закрепляет присущее человеку мировоззрение, делая его в собственных глазах все более «правильным» и, одновременно, искажает истинную картину действительности. Благодаря указанному эффекту, сообщества, образуемые людьми внутри соцсетей, являются мощных средством подкрепления недостоверной и ложной информации.

Э.Паризер (Pariser, Eli) ввел понятие «фильтрующий пузырь» и раскрыл его содержание в одноименной книге [Pariser, 2011]. Э.Паризер пишет, что Интернет-компании используют специальные алгоритмы, чтобы показывать нам то, что, по их мнению, нам важно. В основе этих алгоритмов и встроенных в них фильтров в качестве критерия поиска используется релевантность, под которой понимается субъективная степень соответствия чего-либо в данный момент. Автор отмечает, что идея релевантности включает следующие негативные аспекты:

а) через фильтры мы не можем разглядеть всей картины, мы видим лишь ее отредактированный вариант;
б) мы не замечаем выставленных фильтров, поэтому даже не догадываемся, что из представленной нам картины может быть отброшено;
в)  не мы определяем, что нам важно – за нас это делают «машины» (алгоритмы), и сделанный ими выбор – непрозрачен [Паризер, 2012].

Понятие «фильтрующий пузырь» используется для обозначения негативной стороны персонализированного поиска информации. Первоначально персонификация стала целенаправленно применяться поисковой системой Google и в соцсетями, связанными с ней (Facebook, Twitter, Google+), а в дальнейшем получила распространение в других поисковиках и соцсетях Интернета, а также веб-сайтах, занимающихся продвижением товаров и услуг.

При использовании персонификации веб-сайты и поисковые системы «выстраивают» результаты поиска информации по запросу пользователя на основе анализа не только его местоположения, но и предшествующего онлайн-поведения, истории поисков и «приверженностей» этого пользователя. В результате предъявляется только та информация, которая согласуется с прошлыми точками зрения данного пользователя. Вся иная информация, как правило, данному пользователю не выводится.

Такое смещение в выборе источников информации, заложенное в алгоритмы поиска, базируется на известном в психологии и социологии принципе «селективного влияния», согласно которому человек предпочитает принимать во внимание только ту информацию, которая, как ему кажется, подтверждает его поведение и сложившиеся у него воззрения.

Соцсети изначально предназначены для общения с кругом «близких по духу» людей. Поэтому соцсеть представляет собой, согласно лексике Э.Паризера, «фильтрующий пузырь» (filter bubble), а образуемые внутри этой соцсети однородные замкнутые сообщества – «фильтрующие пузырьки» (filter bubbles); и те, и другие для людей, входящих в эту соцсеть или ее внутренние сообщества, становятся собственной «эхо-камерой» (по обозначению К.Уордл). В ней они проводят время, соглашаясь друг с другом, а если и меняют свою точку зрения, то без обмена мнениями с теми людьми, которые думают иначе – поскольку, такие люди, имеющие иное мнения, не попадают их круг общения [Wardle, Derakhshan, 2017].
Фильтрующие алгоритмы соцсетей делают из огромного потока «новостной информации» персонифицированный продукт – ленту новостей конкретного пользователя, имеющего аккаунд (учетную запись) в этой Сети. Фактически, соцсети, опосредуя доступ человека к информации путем ее фильтрации, берут на себя функции редактора и цензора. Тем самым, пользователи соцсети оказываются в ситуации интеллектуальной изоляции: посредством фильтров информации они изолируются в собственных культурных или идеологических «коконах». Такую фильтрацию можно сравниваться с принудительной «информационной диетой».

Социальные сети как средство информационно-психологических воздействий

     В современном мире информационная среда становится средством, с помощью которого человеку транслируются социальные нормы и ценности, установки и стереотипы поведения [Ежевская, 2011].

Распространение идеологических позиций с целью формирования у человека определенного мировоззрения, ценностей, представлений, оказания влияния на поведение человека или общества – это пропагандистская деятельность. Пропаганда предстает как способ манипулирования общественным сознанием, управления общественными настроениями. Ее задача – так воздействовать на целевую аудиторию, чтобы эта аудитория изменила свое отношение к чему-нибудь.
Чтобы сообщение считалось пропагандой, оно должно соответствовать трем критериям:
1) наличие осознанного стремления манипулировать мнением людей;
2) создание впечатления, что сообщение представляет безоговорочную истину, что достигается путем представления лишь одной стороны ситуации;
3) маскировка намерений манипулятора. Для достижения своих целей пропагандист отбирает факты, аргументы и символы и представляет их так, чтобы достичь наибольшего эффекта; этом он может упускать или искажать существенные факты, отвлекать внимание от иных источников информации.

      Социальные Интернет-сети – это не только пространство для проведения пропаганды, это средство пропагандистской деятельности. К особенностям соцсетей, позволяющих использовать их в качестве инструмента пропаганды, относится автономность, кластеризация, множественность и персонификация воздействий на участников сети.

 Автономность виртуальных сообществ означает их независимость от реальных сообществ; кластеризация – выделение однородных групп в сети; множественность – воздействие на человека через разные кластеры, в которые он входит; персонификация – воздействие с учетом индивидуальных проявлений участника сети.

Кластеризация предполагает наличие в соцсети как объективных внутренних сообществ, организованных самими участниками сети (по общности интересов, по профессиональным, социальным, религиозным и др. признакам), так и возможности автоматического выделения однородных групп (кластеров) с любыми общими признаками (возраст, пол, интересы, место проживания, круг общения, признаки активности в сети и др.) посредством фильтрующих алгоритмов.

Указанные особенности организации виртуального сообщества, по мнению В.О.Саяпина, позволяют «агентам влияния» под видом участников соцсети вести пропаганду с большей степенью доверия. Исследователь считает, что эффективной является та пропаганда, которая будет идти одновременно через различные сетевые кластеры [Саяпин, 2014].
Коммерческой формой пропаганды в Интернете является реклама. В русле идей Фреда Р.Дэвида (David, Fred R.) [David, 2006], реклама ориентирована отнюдь не на представление объективных характеристик товара (или услуги). Потенциальному потребителю реклама предлагает новый привлекательный образ человека, приобретшего товар, положительные эмоции от этого товара, чувства безопасности, удобства и уюта для счастливой жизни. Человеку демонстрируются элементы его нового образа жизни, формируется мировоззрение. В Интернете реклама имеет агрессивный и навязчивый характер; для пользователей соцсетей, подписчиков новостных лент и Youtube она становится все более персонифицированной.

       Современные информационные технологии позволяют индивидуализировать воздействие на человека на основе возможности персонификации получаемых данных о нем. Р.Ламбиотт (Lambiotte, Renaud) и М.Косински (Kosinski, Michal) отмечают, что все большая часть активности человека в Интернете оставляет «цифровые следы» в разнообразных электронных базах данных в глобальной Сети.

      Отметим, что применительно к проблеме «цифровых следов» можно говорить о «Больших <базах> Данных» (Big Data). Математик Р.Ламбиотт и психолог М.Косински обосновывают, что на основе отслеживания и анализа «следов» поведения, общения и социальных взаимодействий человека в Интернете, сохраняемых не только в профилях социальных сетей (Facebook и др.), но и в журналах браузеров, фиксирующих историю просмотра веб-страниц, можно выполнить комплексное описание личности пользователя, ее психологической структуры, индивидуального профиля [Lambiotte, Kosinski, 2014].

Высокая распространенность индивидуальных мобильных устройств (планшетов, смартфонов,), позволяющих пользователю постоянно быть он-лайн, расширяет возможности персонификации информации о поведении человека в сети и его личности и последующей индивидуализации воздействий.
Результаты опубликованных исследований показывают, что оценки личности человека посредством компьютерной модели, основанные на цифровых следах, оставленных этим человеком, являются более точными и достоверными, чем суждения, сделанные близкими ему людьми (друзьями, супругами, коллегами и т.д.) [Youyou и др., 2015].
Согласно интерпретации этих результатов А.Л.Журавлевым, Т.А.Нестиком и А.В.Юревичем, «компьютерным программам сегодня достаточно информации всего о 70 лайках, сделанных человеком в Facebook, чтобы предсказывать его политические предпочтения, отношение к здоровью и алкоголю точнее, чем это делают его сослуживцы, а информация о 300 лайках позволяет делать это лучше, чем его жена или муж» [Журавлев и др., 2016, с. 63]. Исследователи считают, что «развитие коммуникационных технологий и опора на большие данные позволят не только проводить дистанционную психологическую диагностику, но и еще более эффективно манипулировать массовым сознанием» [Там же. С. 51].

Стало очевидным, что цифровая революция открывает путь не только к развитию человека, но и к «новым формам психологических манипуляций, невиданным по охвату и глубине воздействия» [Нестик, 2017, с.13].

 Загрязнение информационной среды («информационный мусор»)

       В связи с информационным бумом появилась новая форма загрязнения среды обитания человека – информационное загрязнение. Термин «информационное загрязнение» использовал Л.Орман (Orman, Levent) в статье, опубликованной в 1984 г. Л.Орман характеризует информационное загрязнение как серьезную проблему в организациях и в обществе в целом. Исследователь, признавая, что распространение бесполезных и нежелательных сведений может оказывать негативное влияние на жизнедеятельность человека, подчеркивал, что наибольший вред такое «загрязнение информации» наносит людям, чья профессиональная деятельность связана с принятием решений, эффективность которых зависит от качества получаемой информации [Orman, 1984].

В 1997 г. Д.Шенк (Shenk, David) издал книгу с характерным названием «Data smog», в которой говорится в том числе о том, что огромное количество данных в Интернете затруднит человеку возможность фильтровать их и отделять факты – от вымысла. Автор использует метафору «смог данных», обозначая ею оборотную сторону обилия информации [Shank, 1997].

В конце XX в. применительно к информационной среде общества в научном тезаурусе начинает использоваться экологическая терминология – понятия «информационные загрязнения», «информационный смог», связанные с информацией как таковой.

Я.Нильсен (Nielsen, Jakob) термином «information pollution» обозначил «засорение» информационных ресурсов посторонними, неподходящими и недостоверными данными [Nielsen, 1999]. В дальнейшем Д.А.Брей (Bray, David A.) показал, что необходимость оперировать слишком большим объемом информации, разросшимся из-за значительной доли в нем «информационных загрязнений», может привести к «параличу анализа» – состоянию, при котором человек не в силах принять решение [Bray, 2007].

Cчитается, что термин «загрязнение информации» вошел в русскоязычный научный тезаурус в 2003 г. после переиздания в России книги Я.Нильсена. Автор пишет, что информационное загрязнение приводит к информационной перегрузке пользователей [Нильсен, 2003].

Таким образом, под термином «информационное загрязнение» («информационный мусор») понимается, прежде всего, информационная избыточность.

В.Л.Хмылев в качестве отрицательного последствия информационной избыточности называет снижение надежности знаний и разрушение смыслов сообщений. Снижение надежности любого знания, в том числе и научного, объясняется тем, что при переизбытке профессиональных оценок какой-либо проблемы существенно затрудняется выбор наилучшего ее решения. Причину вымывания смысла из сообщений исследователь видит в снижении требований к входящей информации. Нынешняя модель коммуникаций в Интернете позволяет любому пользователю глобальной сети бесконтрольно вносить в нее любую информацию. В итоге, «информация без значений», потребляемая людьми, «во многом определяет суть современных социальных коммуникаций» [Хмылёв, 2009, с. 91].

Проблему недостоверности «вторичной информации», выкладываемой в Интернете ее пользователями, поднимают У.Бек (Beck, Ulrich) и К.Лау (Lau, Christoph). Исследователи пишут об опасности знания из «вторых рук» и отмечают, что угроза этой опасности в условиях лавинообразного роста информации в глобальной сети становится реальной [Beck, Lau, 2005].
Л.Орман, возвращаясь к проблеме информационного загрязнения в эпоху глобальной Сети, обращает внимание на информационный парадокс: объем информации и ее доступность возрастает, а качество и понимание необходимых сведений – снижается. Исследователь считает, что изобилие информации с низким качеством не может быть хорошей заменой скудной, но качественной информации; речь идет об информационном загрязнении как о информационной избыточности. Л.Орман подчеркивает, что информация не является нейтральной; она не просто «информирует», она руководит решениями и действиями человека [Orman, 2015].

В качестве примера управления действиями человека Л.Орман приводит массовую рассылку по e-mail корреспонденции рекламного или иного характера людям, не выражающим желания ее получать. Очевидно, что большая часть спама производится потому, что кто-то оплачивает его рассылку, но менее очевидно, что получатели тоже вынуждены оплачивать дополнительный трафик и сортировку большого количества ненужных им писем [Orman, 2015].

К.Уордл (с соавт.) к информационным загрязнениям относит недостоверную информацию, дезинформацию, а также «плохую информацию», распространяемую с целью нанесения вреда, создания разногласия, формирования негативных состояний и эмоций, побуждения к деструктивным действиям [Wardle, Derakhshan, 2017], – то есть, информацию, имеющую выраженный манипулятивный характер.

      Мы считаем, что содержание понятие «информационное загрязнение» следует рассматриваться в широком и в узком смысле.

В широком смысле информационное загрязнение – это наличие избыточной информации, размывающей смысл сообщения, затрудняющей его восприятие, загружающей внимание человека, вынуждающей его «просеивать» информацию через собственные фильтры с риском пропустить необходимые сведения среди массы «информационного мусора». В силу чрезмерно большого объема и интенсивности поступления, превышающего «пропускную способность» человека, информация может негативно воздействовать на психику, вызывать информационный невроз, вызывать патологические нарушения поведения.

Подход к пониманию информационного загрязнения лишь как засорения сообщения «избыточной информацией» представляется нам упрощенным и ограниченным, поскольку он изначально не ориентирован на оценку семантической (связанной со смыслом) и прагматической составляющих (связанным с влиянием на поведение людей) информации. Как следствие, такой подход не позволяет понять, почему два пакета информации с одинаковым объемом могут вызывать совершенно разный эффект – как по формированию системы отношений человека, так и по побуждению его к действиям.

В узком смысле информационное загрязнение – это наличие, прежде всего, вредной, неадекватной информация, а также дезинформации. Такое загрязнение может быть не только «побочным продуктом» информационно-коммуникационных технологий, но и создаваться осознанно и с определенными целями.

В частности, это могут быть так называемые «аудионаркотики», проблеме которых посвящены работы А.В.Надеждина (с соавт.), И.Л.Андреева, Л.Н.Назаровой и других исследователей [Надеждин и др., 2013; Андреев, Назарова, 2014a]. Под аудионаркотиками понимаются определенные, создаваемые с расчетом на коммерческий успех звуковые ритмы, целенаправленно формирующие с помощью специальных программ и устройств «измененные состояния сознания и мотивации поведения у эмоционально неустойчивых людей и у лиц с нарушенной психикой, вызывая у них виртуальный эффект, близкий к использованию химического, биологического или синтетического наркотика, а затем формирующие влечение и патологическую зависимость от них» [Андреев, Назарова, 2014b, с. 78]. Влияние аудионаркотиков на мозг и психику человека так велико, что они могут вызывать «опасные сбои в функционировании головного мозга слушателей, головные боли и приступы эпилепсии» [Там же].

 Заключение

      Стремительное развитие информационных технологий и усиливающееся их давление на психику и сознание человека свидетельствует о необходимости проведения новых исследований в области информационной экологии с целью изучения психологических и информационно-экологических проблем и разработки мероприятий, направленных на защиту человека от избыточной, ложной и манипулятивной информации, засоряющей информационную среду.

 Литература

Андреев И.Л., Назарова Л.Н. Аудионаркотики в контексте авторской классификации зеркальных нейронов. Наркология, 2014a, No. 3, 81–87.

Андреев И.Л., Назарова Л.Н. Эволюция психического ландшафта информационной эпохи. Психическое здоровье, 2014b, No. 7, 74–80.

Аносов В.Д., Лепский В.Е. Исходные посылки проблематики информационно-психологической безопасности. В кн.: А.В. Брушлинский, В.Е. Лепский (ред.). Проблемы информационно-психологической безопасности. М.: ИП РАН, 1996. С. 7–11.

Гапанович С.О., Левченко В.Ф. К вопросу об информационной антропоэкологии. Принципы экологии, 2017, No. 4. 4–16. doi:10.15393/j1.art.2017.5662

Грачев Г.В., Мельник И.К. Информационная среда и информационно-психологическое воздействие в условиях кардинальных изменений российского общества. В кн.: Грачев Г.В., Мельник И.К. Манипулирование личностью: организация, способы и технологии информационно-психологического воздействия. М.: Алгоритм, 2000.

Доценко Е.Л. Психология манипуляции: феномены, механизмы и защита. М.: ЧеРО, 1997.

Ежевская Т.И. Психологическое воздействие информационной среды на современного человека. Психопедагогика в правоохранительных органах, 2009, 2(37), 38–41.

Ежевская Т.И. Личностные ресурсы в обеспечении информационно-психологической безопасности человека. Гуманитарный вектор, 2011, 1(25), 104-107.

Емелин В.А., Рассказова Е.И., Тхостов А.Ш. Психологические последствия развития информационных технологий. Национальный психологический журнал, 2012, 1(7), 81–87.

Еремин А.Л. Природа и физиология информационной экологии человека. Экология человека, 2000, No. 2, 55–60.

Журавлев А.Л., Нестик Т.А., Юревич А.В. Прогноз развития психологической науки и практики к 2030 году. Психологический журнал, 2016, 37(5), 45–62.

Надеждин А.В., Колгашкин А.Ю., Тетенова Е.Ю. Аудионаркотики – миф или реальность. Наркология, 2013, No. 1, 53−65.

Нестик Т.А. Развитие цифровых технологий и будущее психологии. Вестник Московского государственного областного университета. Сер. Психологические науки, 2017, No. 3, 6-15. doi:10.18384/2310-7235-2017-3-6-15

Нильсен Я. [Nielsen J.] Веб-дизайн. СПб: Символ-Плюс, 2003.

Паризер Е. [Pariser E.] За стеной фильтров: что Интернет скрывает от вас? М.: Альпина Бизнес Букс, 2012.

Саяпин В.О. Смысловые реалии виртуальной пропаганды в сети Интернет. European Social Science Journal, 2014, 1-2(40). 23-29.

Смолян Г.Л., Зараковский Г.М., Розин В.М., Войскунский А.Е. Информационно-психологическая безопасность (определение и анализ предметной области). М.: Институт системного анализа РАН, 1997.

Урсул А.Д. Информатизация общества: введение в социальную информатику. М.: 1990.

Хмылёв В.Л. Концепция симулякров и социальные коммуникации современной России. Известия Томского политехнического университета, 2009, 314(6), 90–94.

Шапцев В.А. Информационная экология человека. Постановка проблемы. Математические структуры и моделирование, 1999, 3, 125–133.

Юрьев А.И. Введение в политическую психологию. СПб.: С.-Петерб. гос. университет, 1992.

Юрьев А.И. Политическая психология терроризма. В кн.: М.М. Решетников (ред.). Психология и психопатология терроризма. Гуманитарные стратегии антитеррора. СПб.: Восточно-Европейский Институт Психоанализа, 2004. С. 64–86.

Юрьев А.И. Системное описание политической психологии. СПб.: С.-Петерб. Горный институт, 1997.

Beck U., Lau Cr. Second modernity as a research agenda: theoretical and empirical exploration in the «meta-change» of modern society. British Journal of Sociology, 2005, 56(4), 525–557.

Bray D.A. Information Pollution, Knowledge Overload, Limited Attention Spans, and Our Responsibilities as IS Professionals. In.: Global Information Technology Management Association (GITMA) World Conference, Rochester, NY? June 2008. doi:10.2139/ssrn.962732

David F.Р. Strategic Management: Concepts and Cases. NJ: Prentice-Hall, 2006.

Davis R.A. A cognitive-behavioral model of pathological Internet use. Computers in Human Behavior, 2001, 17(2), 187–19.

Eryomin A.L. Information ecology – a viewpoint. International Journal of Environmental Studies, 1998, 54(3-4), 241-253. doi:10.1080/00207239808711157

Griffiths M.D. Does Internet and computer «addiction» exist? Some case study evidence. CyberPsychology and Behavior, 2000, 3(2), 211–218. doi:10.1089/109493100316067

Lambiotte R., Kosinski M. Tracking the digital footprints of personality. Proceedings of the Institute of Electrical and Electronics Engineers, 2014, No. 102. 1934–1939. doi:10.1109/JPROC.2014.2359054

Nielsen J. Designing Web Usability: The Practice of Simplicity. Peachpit Press, 1999.

Orman L. Fighting Information Pollution with Decision Support Systems. Journal of Management Information Systems, 1984, 1(2), 64–71. doi:10.1080/07421222.1984.11517704

Orman L. Information Paradox: Drowning in Information, Starving for Knowledge. Ieee Technology and Society Magazine, 2015, 34(4), 63-73. doi:10.1109/MTS.2015.2494359

Pariser E. The Filter Bubble: What the Internet is Hiding From You. N.Y.: Penguin Press, 2011.

Shank D. Data smog. Surviving the Information Glut. N.Y.: Harper Collins, 1997.

Wang X., Guo Y., Yang M., Chen Y., Zhang W. Information ecology research: past, present, and future. Information Technology and Management, 2017, 18(1), 27–39.

Wardle C., Derakhshan H. Information Disorder. Toward an interdisciplinary framework for research and policymaking. Council of Europe report DGI(2017)09. Published by the Council of Europe F-67075. Strasbourg-Cedex, 2017.

Young K.S. Clinical aspects of Internet addiction disorder. Med. psihol. Ross., (Medicinskaâ psihologiâ v Rossii), 2015, 4(33), 2. http://mprj.ru

Youyou W., Kosinski M., Stillwella D. Computer-based personality judgments are more accurate than those made by humans. PNAS, 2015, 112(4), 1036-1040. doi:10.1073/pnas.1418680112

 

 

 

 

Профессиональные стили человека и индивидуальный ресурс профессионального развития

 

Ссылка для цитирования: Дружилов С.А. Профессиональные стили человека и индивидуальный ресурс профессионального развития // Вопросы гуманитарных наук.  – 2003.  –  №1 (4). – С.354-357.

Для скачивания PDF-файла с текстом статьи кликните на ссылку ниже: Профессиональные стили и индивидуальный ресурс профессионального развития

 В отечественной психологии (Л.С.Рубинштейн, Б.Г.Ананьев, В.С.Мерлин, Е.П.Климов, Л.И.Анцыферова, К.А.Абульханова-Славская и др.) понятие стиля разрабатывается в рамках деятельностного подхода, при котором стиль рассматривается как интегральный феномен взаимодействия требований деятельности и индивидуальности человека. Стиль жизни — это устойчивая характеристика иерархии жизненных целей и предпочитаемых человеком способов их достижения. О стиле человека можно говорить как о способе его взаимодействия с Миром. Но взаимодействие человека с Миром реализуется в его активности, важнейшей формой которой является профессиональная деятельность.

Поскольку трудовая и профессиональная деятельность является важнейшей частью жизнедеятельности вообще, то профессиональный стиль человека является частью стиля его жизни (как, в прочем, при профессиональной деформации сложившийся стиль оказывает влияние на паттерны внепрофессионального поведения). В свою очередь, стиль жизни выступает производным проявлением от образа жизни. Он складывается в рамках определенного образа жизни как результат социопсихического развития человека в целом.

Профессиональный стиль человека мы рассматриваем как постоянное, довольно устойчивое, целостное психическое образование, включающее сознательные и бессознательные механизмы адаптации человека (как в активной, так и в пассивной ее формах) к профессиональной среде. Проявления стиля зависит как от внутренних особенностей человека-профессионала (как индивида, личности, субъекта деятельности и индивидуальности), индивидуального ресурса его профессионального развития [2], так и от внешней среды (организации компонентов деятельности и взаимодействия субъектов). Профессиональный стиль мы рассматриваем одновременно и как причину, и как следствие индивидуального профессионального развития человека. Устойчивость стилей является относительной: не исключена возможность развития стилей и их взаимопереходов. Основные стили профессиональной деятельности (независимо от их специфики) отражают основные стратегии адаптации человека к требованиям профессиональной среды и проявляется в профессиональной деятельности, так и во внепрофессиональном поведении и в общении.

Как вектор жизненного успеха человека складывается из сложения вектора профессиональных достижений и вектора личностного успеха (самосовершенствования) (А.В.Либин, 2000), так и стратегия жизненного пути человека определяется линиями его профессионального и личностного поведения. Ключевыми признаками индивидуального «профессионального стиля» (включающего стиль профессиональной деятельности, стиль поведения, стиль общения и т. д.) являются факторы профессиональной успешности, удовлетворенности результатами деятельности и компонентами профессиональной среды (в соотношении с затратами на получение данного результата), а также предпочитаемые ценности и мотивы выполняемой профессиональной деятельности.

Предметом нашего рассмотрения являются индивидуально-своеобразные стили профессиональной деятельности (СПД отдельного профессионала), которые представляют собой интегральное, иерархическое, биполярное психическое образование в границах двух полюсов («субъективно удобных» и «неудобных» условий и параметров деятельности). В табл. 1 представлены стили профессиональной деятельности в зависимости от: 1) профессиональной успешности (Ус), оцениваемой объективными показателями результативности деятельности; 2) эффективности психологической адаптации (ЭΨ), определяемой отношением удовлетворенности компонентами профессиональной среды к уровню субъективной оценки факторов психосоматической дезадаптации; 3) коэффициента ценностных ориентаций (КЦ), определяемого отношением духовных ценностей, выбираемых респондентом, к витальным ценностям [2]. В таблице знаком (+) обозначен высокий уровень выраженности данного фактора, знаком (-) – низкое его выраженность.

Приверженность субъекта определенному стилю означает, что он ориентируется на определенную часть условий деятельности и компонентов профессиональной среды, достигая при этом приемлемого для него результата. В.А.Толочек (2000) в структурно-функциональной организации стиля выделяет три иерархических уровня пассивной и активной адаптации: 1) субъективно-удобные условия деятельности; 2) структуру (определенным образом взаимосвязанные компоненты деятельности); 3) тип организации деятельности.

Таблица 1. — Типология профессиональных стилей в зависимости от успешности, эффективности адаптации и доминирующих ценностей 

  Шкалы Профессиональный стиль и
профессиональный
характер
  Шкалы Профессиональный стиль и
профессиональный
характер
Т
и
п
ы
Ус ЭΨ КЦ Т
и
п
ы
Ус ЭΨ КЦ
1 + + + Профессионально-успешные «идеалисты» (ориентирующиеся на
идеальные ценности)
5 - + + Малорезультативные «самоактуализирующиеся идеалисты» («вещь в себе»)
2 + + - Профессионально-успешные «материалисты» 6 - + - Ориентированные на удовольствия, а не на результат
3 + - + Профессионально-успешные «изнуренные работой идеалисты» 7 - - + Неуспешные «несчастные идеалисты»
4 + - - Профессионально-успешные «выгорающие материалисты» 8 - - - Неуспешные, дезадаптированные, недовольные жизнью работники

 

Каждый из этих уровней может быть развернут через выражение составляющих общей эффективности (ЭS) деятельности, представленное нами ранее в виде формулы [1]: ЭS = aЭ ЭЭ +aΨ ЭΨ+aс Эс +aк Эк  где ЭЭ, ЭΨ, Эс, Эк – оценка экономической, психологической, социальной и «клиенто-центрированной» составляющих эффективности; aэ, aΨ, aс, aк – весовые коэффициенты. Выражение 16 возможных вариантов стилей в зависимости от выбираемых приоритетов составляющих эффективности деятельности, выбираемых работниками, приведены в табл. 2. Отдельные составляющие эффективности рассматриваются нами как частные критерии профессиональной адаптации (или дезадаптации) при проявлении профессионализма человека.

Таблица 2. -Типология профессиональных стилей в зависимости от
составляющих эффективности профессиональной деятельности

  Шкалы     Шкалы  
Т
и
п
ы
ЭЭ ЭΨ ЭС ЭК Профессиональный стиль Т
и
п
ы
ЭЭ ЭΨ ЭС ЭК Профессиональный стиль
1 + + + + «Успешный деятель» «признанный профессионал» 9 - + + + Хорош для всего, кроме дела
2 + + + - Ориентируется на успех и удовольствие «здесь и сейчас», а завтра – «хоть потоп» 10 - + + - Ориентируется на общение с коллегами и получение удовольствий, а клиенты для него — досадная помеха
3 + + - + Успешный «индивидуалист», неспособный к сотрудничеству 11 - + - + Индивидуалист, все свое внимание и силы отдающий клиентам, даже если это не дает результата сегодня и раздражает коллег
4 + + - - Ориентация на материальный успех при минимальных психологических усилиях 12 - + - - Ориентация исключительно на удовольствия и минимизацию собственных усилий
5 + - + + Успешный, но «выгорающий» деятель 13 - - + + Все усилия — на общение с коллегами и клиентами, но эффект мал, а цена – велика
6 + - + - «Коллективист», ориентирующийся на успех сегодня ценой больших собственных усилий 14 - - + - Все усилия затрачивает на адаптацию в коллективе, при общей низкой эффективности труда
7 + - - + Индивидуалист, ориентированныйё на долгосрочный успех; подверженный «сгоранию» 15 - - - + Дезадаптирован, пытается проявить себя в «заигрывании» с клиентами
8 + - - - «Работник, ориентированный на получение материального успеха сегодня любой ценой 16 - - - - Профессионал, неадаптировавшийся в условиях данной профессиональной среды

 

Снижение того или иного частного показателя эффективности свидетельствует о двух обстоятельствах. С одной стороны — о проявлении профессиональной дезадаптациии человека, но лишь в рассматриваемом аспекте. С другой стороны –о проявлении индивидуального профессионального стиля, характеризующего результат профессиональной адаптации в целом. Например, при объективно низкой выработке (ЭЭ), вызванной возрастным снижением ПВК, свидетельствующей о операционально-функциональной дезадаптации специалиста, человек может демонстрировать высокие показатели социальной (ЭС) или клиентоцентрированной (ЭК) составляющих, вносящих в общий вклад в общую эффективность предприятия, а значит, быть профессионально адаптированным. Лишь в случае устойчиво низкой эффективности по каждому из значимых для данного предприятия показателей следует говорить о неадаптированности работника к деятельности и условиям профсреды.

Интерес представляют и иные биполярные стили, определяющиеся ведущей мотивацией. Первый связан с ориентацией работника на выгоду как «здесь и сейчас», так и в будущем при высокой «цене» деятельности. Второй проявляется в ориентации человека на субъективно-удобную деятельность с выраженным стремлением к минимизации внутренних затрат, а также на благоприятную систему отношений в коллективе. Каждый из этих стилей представлен своей системой индивидуальных психологических качеств, среди которых ведущее место занимают отношения и ценности человека.

Нашей целью было дать концептуальное видение профессиональных стилей человека в зависимости от его жизненных и профессиональных приоритетов. Мы не ставили своей задачей дать подробное описание стилей и связанных с ними профессиональных характеров. В то же время, как показывает опыт исследований различных профессиональных деятельностей (управленцев, работников оптовой торговли и частного медицинского учреждения, педагогов школ) представленная типология стилей соответствует реальности. Наполнение предложенных профессиональных стилей конкретным описанием рассматривается нами как в качестве необходимой составляющей психологического анализа индивидуальных особенностей профессионализма.

Литература

  1. Дружилов С.А. Критерии эффективности профессионалов в условиях совместной деятельности // Объединенный научный журнал. — 2001. — № 22 (22). — С. 44-45
  2. Дружилов С.А. Становление профессионализма человека как реализация индивидуального ресурса профессионального развития. – Новокузнецк: Изд-во ИПК, 2002. .

ПРОФЕССИОНАЛЬНЫЕ ДЕФОРМАЦИИ КАК ИНДИКАТОРЫ ДЕЗАПТАЦИИ И ДУШЕВНОГО НЕБЛАГОПОЛУЧИЯ ЧЕЛОВЕКА

Ссылка

Ссылка для цитирования:  Дружилов С.А. Профессиональные деформации как индикаторы дазадаптации и душевного неблагополучия человека // Сибирский педагогический журнал. 2010. № 6. С. 171-178.

Для скачивания PDF-файла  кликните на ссылку ниже:
 Профдеформации как индикаторы дезадаптации

Психологические словари определяют психическое здоровье как состояние душевного благополучия, являющееся следствие отсутствия болезненных психических проявлений и адекватного приспособления к актуальным условиям жизни. Существует ряд признаков, уточняющих это понятие, таких как соответствие субъективных образов объективной действительности, способность к самокоррекции поведения и др. [14].

Важнейшее место в жизни человека занимает трудовая и профессиональная деятельность. Под профессиональной понимается любая сложная деятельность, которая предстает перед человеком как конституированный способ выполнения чего-либо, имеющий нормативно установленный характер. Профессиональная деятельность трудна для освоения, требует длительного периода профессионализации (включающего теоретическое и практическое обучение), имеющего высокую общественную стоимость. Все это обусловливает значимость сохранения соматического и психологического здоровья профессионала.

Под профессиональным здоровьем понимается свойство организма сохранять необходимые компенсаторные и защитные механизмы, обеспечивающие профессиональную надежность и работоспособность во всех условиях деятельности [18]. Профессиональное здоровье (соматическое и психическое) тесно связано с адаптированностью человека [17]. Профессиональная адаптация традиционно рассматривается как процесс становления и поддержания динамического равновесия в системе «человек» — профессиональная среда». Но человек, согласно воззрениям Б. Г. Ананьева (1968 г.), должен рассматриваться как индивид, личность, субъект деятельности и индивидуальность [1]. М. А. Дмитриева показала, что профессиональная психологическая адаптация, представляет собой единство адаптации индивида к физическим условиям профессиональной среды (психофизиологический аспект), адаптации субъекта деятельности к профессиональным задачам, орудиям труда, выполняемым операциям и т. д. (операциональный аспект), и адаптации личности к социальным компонентам профессиональной среды среды (социально-психологический аспект). При этом в качестве общего показателя адаптированное™ предлагается считать удовлетворенность человека содержанием и условиями труда [5].

Нам представляется, что наряду с удовлетворенностью трудом в качестве критериев адаптации следует учитывать показатели эффективности деятельности специалиста, определяемые как отношение обобщенного результата к затратам, связанным с производством продукта. Интегральный критерий эффективности складывается из частных критериев со своими весовыми коэффициентами. В качестве частных критериев, исходя из выделенных компонентов профереды, целесообразно использовать экономические, социальные, психологические и «клиенто-центрированные» показатели [6]. Способ же адаптации к тем или иным компонентам профессиональной среды обеспечивается выработкой человеком индивидуального стиля [7] профессиональной деятельности (ИСД) и поведения (ИСП) — в профессии и вне ее.

Традиционно, начиная с фундаментальной работы Ф. Б. Березина (1988 г.), психофизиологическая и психологическая адаптация рассматривается как процесс как результату при этом индикатором адаптированности является отсутствие признаков дезадаптации.

Однако стоит вспомнить, что английский биолог Питер Медавар (Р. Medawar), Нобелевский лауреат (1960 г.) по физиологии и медицине, отмечал, что адаптация есть нечто такое, что организм вырабатывают у себя и обладает в потенциале для успешного существования в изменяющихся условиях. Вероятно, эта идея позволила современным отечественным исследователям [19] рассматривать адаптацию личности не только как процесс и результат, но и как основание для формирования психических новообразований этой личности. В состав новообразований были включены не только совокупность знаний, умений и навыков, полученных и сформированных у себя субъектом адаптации, но и сложная система межличностного взаимодействия с профессиональным и

социальным окружением. При этом подчеркивается, что именно новообразования являются источником развития личности.

Считаем возможным распространить этот подход на профессиональную адаптацию. Здесь в качестве новообразований могут выступать как конструктивные качества (такие как профессионализм), так и деструктивные.

Любая деятельность оказывает влияние на человека. Многие из его свойств оказываются невостребованными, другие, способствующие успешности, «эксплуатируются» годами. Отдельные из них могут трансформироваться в «профессионально нежелательные» качества; одновременно развиваются профессиональные акцентуации – чрезмерно выраженные качества и их сочетания, отрицательно сказывающиеся на деятельности и поведении.

В концепциях профессионального становления личности В. А. Бодрова, Е. М. Борисовой, Э. Ф. Зеера, Е. А. Климова, А. К. Марковой, Л. В. Митиной, Ю. В Поваренкова признается разнонаправленность изменений личности в процессе длительного выполнения профессиональной деятельности. Отмечается, что профессиональное развитие личности сопровождается личностными приобретениями и потерями. Происходит то, что называют деформациями (искажениями) и деструкциями (разрушениями) — как социально одобряемой структуры деятельности, так и самой личности профессионала. Искажение личности профессионала может проявляться в возникновении синдрома эмоционального выгорания, который считается некоторыми авторами (например, [15]) одним из признаков профессиональной деформации. Прежде «выгорание» (как форма проявления душевного неблагополучия человека) обычно рассматривалась в контексте профессионального труда (Т. В. Фурманюк, 1994; А. В. Осницкий, 1999; Н. Н. Водопьянова, 2000), а профессиональная деформация в контексте поведения человека вне работы (Р. М. Грановская).

Когда говорят о профессиональной деформации, то традиционно имеется в виду феномен распространения привычного ролевого поведения (как результата многолетней практики} специалиста на непрофессиональные сферы [4; 21]. Тогда, после выхода человека из профессиональной ситуации не происходит его естественного «выправления», поэтому даже в личной жизни человек продолжает нести на себе «деформирующий отпечаток» своей профессии. При этом профессиональные деформации рассматриваются как проявления дезадаптации личности специалиста. Менее изучены деформации личности в процессе освоения профессии; лишь в последние годы появились публикации исследования в этом направлении [2; 22]. Однако задача разработки конкретных механизмов конструктивного, «недеформирующего» построения профессиональной траектории человека пока не нашли своего решения.

В соответствии с развиваемым нами интегративным подходом к становлению профессионализма [8], в процессе длительного выполнения профессионального труда изменениям подвергаются все уровни человека-профессионала (как индивида, личности, субъекта деятельности и индивидуаль

ности). Проявляться же эти изменения будут в самых разнообразных ситуациях: в поведении (при вхождении в процесс деятельности и при выходе из него), в самой деятельности, а также в профессиональном и внепрофессиональном общении.

В наибольшей степени проявление профессиональной деформации выражено в системе «человек-человек». В научной литературе рассматриваются два видах профессиональной деформации: деформацию личности [2] и деформацию деятельности и трудового поведения [24]. Здесь можно заметить аналогию с разделением профессионализма (по Н. В. Кузьминой) на профессионализм деятельности и профессионализм личности [11; 12].

Выделение в проблеме профессиональной деформации двух сторон — деятельностной и личностной, позволяет не относиться к рассматриваемому явлению как к фатальному результату. Выявление деформации личности (как «диагноз») во многих случаях означает, что на личность ставится «клеймо», отнюдь не способствующего исправлению сложившегося положения. Выявление же в трудовом поведении, сопровождающем деятельность, деструктивных элементов и связей позволяет предложить систему воздействий, направленных на исправление деформированного поведения и оптимизацию деятельности.

В качестве основания для классификации профдеформаций С. П. Безносов использует понятие «норма». При этом он выделяет: а) нормы деятельности, характеризующей цели, методы деятельности; б) нормы профессиональной этики. Эти нормы могут быть сформулированы весьма точно и конкретно. Предполагается, что, сравнивая с этими нормами любую профессиональную деятельность и качество ее исполнения, можно выявить признаки профедеформации. По отношении к этим двум нормам предлагается оценивать явление профессиональной деформации деятельности и личности.

Поскольку личность формируется и развивается в деятельности, то в определенном смысле можно говорить о личности как следствии особенностей деятельности. Однако появление деформаций личности не является неизбежным последствием условий работы, а связано с неконструктивностью профессионального стиля и ролевых установок, и во многом доступно коррекции. Действие факторов риска в деятельности само по себе неоднозначно и может (как и любое стрессогенное воздействие), приводить как к деформациям, так и к возрастанию потенциалов стойкости и жизнеспособности личности.

С другой стороны, характеристики личности оказывают влияние на особенности реализации деятельности. При этом деформации поведения и деятельности могут рассматриваться в качестве внешнего проявления деформаций личности.

Профессиональную деформацию мы рассматриваем как «искажение» психологической модели деятельности, либо ее деструктивное построение. Под профессиональной деструкцией понимается изменения и разрушения сложившейся психологической структуры личности, негативно сказывающиеся на результатах труда и взаимодействии с другими участниками этого процесса, а также на развитии самой личности.

В социологии понятие «деструкция» применяется для обозначения разрушения, нарушения сложившейся структуры в очень широких пределах, часто принимая при этом различные формы: «декомпозиция» у О. Конта; «социальная патология» у П. Ф. Лилиенфельда, «регресс» у Г. де Греефа. В рамках обсуждаемого вопроса представляет интерес описание деструкций как исчерпание внутренних ресурсов социальной мобильности, как кризис адаптации [3]. В рассматриваемом аспекте под профессиональными деструкциям мы понимаем пусковой механизм, ведущий к кризису профессиональной адаптации человека.

Говоря об искажении или деструктивном построении модели нельзя не остановиться на вопросе критериев. Закономерен вопрос: если речь идет об отклонении, или искажении, то относительно какого эталона?

Профессии рассматривается нами, с одной стороны, как социальный институт, обладающий определенным потенциалом, с другой — и как профессиональное сообщество, являющееся самоорганизующейся социальной системой. В рассматриваемом плане профессия обеспечивает накопление, систематизацию и передачу профессионального опыта. Этот обобщенный и объективизированный (в форме инструкций, правил, алгоритмов деятельности, профессиональных норм, традиций и т. д.) профессиональный опыт выступает в качестве основы для построения идеализированной обобщенной модели профессии и профессиональной деятельности.

Ориентируясь на прикладные задачи изучения процессов становления профессионализма человека, будем использовать предложенную нами ранее упрощенную трехкомпонентную психологическую модель профессии [10], которая включает в себя следующие составляющие (или субмодели):

  1. Модель профессиональной среды. Профессиональная среда включает в себя объект и предмет, труда, средства труда, профессиональные задачи, условия труда, социальное окружение. Система представлений (образов) человека о составляющих профессиональной среды составляет внутреннюю, психическую модель профессиональной среды.
  2. Модель профессиональной деятельности (система образов взаимодействия человека с профсредой, а также образов целей, результатов, способов их достижения); все то, что составляет концептуальную модель деятельности [9].
  3. Модель самого человека-профессионала (как индивида, личности, субъекта деятельности и индивидуальности), включая систему его свойств и отношений. Прежде всего, это профессиональная Я-концепция, понимаемая как относительно устойчивая, более или менее осознанная система представлений человека о себе в данной профессиональной деятельности и профессии. На основе этих представлений он строит свои отношения с другими людьми, с которыми он взаимодействует в процессе профессиональной деятельности.

Каждая из указанных моделей базируется на некоторых представлениях человека о профессиональных нормах, ценностях и обобщенных целях профессиональной деятельности.

Приведенная декомпозиция модели профессии на отдельные составляющие, с одной стороны, дает возможность дифференцировать личность подлинного профессионала, адекватно включенного в каждую из указанных субмоделей, от дилетанта (или от пассивного исполнителя), не имеющего усвоенных профессиональных ценностей и мотивов, характерных для представителя данной профессиональной общности, «механически» выполняющего ту же профессиональную деятельность, но в отрыве от профессиональной среды и свойственной ей профессиональной культуры. С другой стороны, позволяет выявлять компоненты признаки дезадаптации человека к тем или иным составляющим профессии, а значит, и факторы, влияющие на душевное (ментальное) благополучие и профессиональное здоровье специалиста.

При рассмотрении деформации деятельности будем опираться на психологическую макроструктуру деятельности («цель – мотив – способ – результат»), предложенную К. К. Платоновым [16]. Г. В. Суходольский (1988 г.) ввел понятия полезного и вредного результата. Полезен результат, удовлетворяющий общественную или личную потребность. Вреден результат, препятствующий удовлетворению потребности либо гипертрофирующий ее удовлетворение. Вредный результат называют «антирезультатом» [20].

В деятельности всегда имеет место процедура отнесение с ценностями – идентификация того, что наиболее значимо для человека. Цель – ситуативна; ценность – надситуативна. Цель указывает на то, чего нет («образ-цель»); ценность – на то, что уже есть. Цель задает, что будет «здесь и теперь» делаться; ценность предопределяет то, что никогда не должно делаться, то есть то, что может ее разрушить. Выбор целей человек осуществляет в рамках ценностнорациональной мотивации.

Если цель, ориентирующая на получение общественно полезного результата, предопределяется конструктивными ценностями человека, то цель, ориентирующая на «вредный» результат может быть обозначена как деструктивная ценность. В качестве конструктивных ценностей могут выступать предписанные, социально одобряемые нормы, а также социально одобряемые цели деятельности, ориентирующие на общественно полезные результаты. В качестве деструктивных ценностей выступают социально неприемлемые или отвергаемые способы и формы деятельности, а также социально неприемлемые цели, ориентирующие на получение вредного, с точки зрения общества, результата.

Исходя из вышесказанного, профессионально-деструктивную деятельность можно рассматривать как деятельность, направленную на получение вредного результата («антирезультата»). Здесь мы сталкиваемся не с профессиональной некомпетентностью и непрофессионализмом человека, а с проявлением «антипрофессионализма». Это тот случай, когда человек обладает необходимыми профессиональными знаниями, умениями, навыками и опытом, но ориентируется на искаженную систему ценностей, или, иначе, на деструктивные ценности. Им движет деструктивная направленность, примерами которой может быть эгоцентризм, стяжательство, нонконформизм т. п. психологические феномены. Соответственно, он ставит деструктивные цели («антицели») и использует деструктивные средства.

Ценности человека во многом определяются его доминирующей ориентацией. Э. Фромм выделил «плодотворные» и «неплодотворные» ориентации человека [23]. Среди неплодотворных ориентаций Э. Фромм уделяет значительное внимание рыночной ориентация, которая, следует признать, приобрела в нашей стране опасные для общества масштабы. У личности с «рыночной ориентацией» этика профессионала (как нравственная норма) подменяется этикой прагматизма. Это значит, что в условиях нравственно-психологического конфликта (конкурирования) между ценностями профессиональной морали и ценностями выгоды предпочтение отдается последним, то есть побеждают деструктивные ценности.

Деформации личностно-смысловой сферы, носящие деструктивный характер, могут выступать в качестве специфического механизма психологической защиты личности от травмирующих переживаний. Однако психологическая защита в данном случае имеет низший, патологический характер, не обеспечивающей в необходимой мере душевное благополучие человека. Деструкции проявляются в искажении реальности, обесценивании значимости происходящего, неадекватной профессиональной Я-концепции, циничном отношении к миру, переносе ответственности или ее субъективном непринятии, уплощении смысла и сведении его к ситуативным целям, центрировании на сиюминутных выгодах. А. Маслоу обозначает деформации личностно-смысловой сферы как метапатологии [13], которые в свою очередь являются причиной нарушений регуляции деятельности и ведут к «снижению человечности».

Если рассматриваемые деструктивные процессы получают широкое распространение, и реально действующей социальной нормой становится анти- норма (то, что с точки зрения профессии как социального призвания, назначения — неадекватно и аморально), можно говорить уже о социальной опасности.

Библиографический список

  1. Ананьев, Б. Г. Человек как предмет познания [Текст]/ Б. Г. Ананьев. – СПб.: Питер, 2001 — 288 с.
  2. Безносов, С. П. Профессиональная деформация личности [Текст]/ С. П. Безносов. – СПб.: Речь, 2004. — 272 с.
  3. Бодрийяр, Ж. Система вещей [Текст]/ Жан Бодрийяр. — М.: Рудомино, 2001. — 174 с.
  4. Грановская, Р. М. Психологическая защита [Текст]/ Р. М. Грановская. — СПб.: Речь, 2007. – 476 с.
  5. Дмитриева М. А. Психологические факторы профессиональной адаптации [Текст]/ М. А. Дмитриева И Психологическое обеспечение профессиональной деятельности / Под ред. Г. С. Никифорова. – СПб.: Изд-во С.-Петерб. ун-та, 1991. – С. 43-61.
  6. Дружилов, С. А. Профессионализм человека и критерии профессиональной адаптации [Текст]/ С. А. Дружилов // Объединенный научный журнал. – 2003. – № 1.– С. 15-16.
  7. Дружилов, С. А. Профессиональные стили человека и индивидуальный ресурс профессионального развития [Текст]/ С. А. Дружилов // Вопросы гуманитарных наук. – 2003. – № 1 (4). – С. 354-357.
  8. Дружилов, С. А. Психология профессионализма человека: интегративный подход [Текст]/ С. А. Дружилов И Вестник Красноярского государственного университета. Гуманитарные науки. – 2004. – Вып. 6. – С. 170-176.
  9. Дружилов, С. А. Профессиональные деформации и деструкции как следствие искажения психологических моделей профессии и деятельности [Текст]/ С. А. Дружилов // Журнал прикладной психологии. – 2004. – № 2. – С. 56-62.
  10. Дружилов, С. А. Психология становления профессионализма субъекта труда [Текст]/ С. А. Дружилов // Вестник Балтийской педагогической академии. Вып. 65. – СПб.: Изд-во БПА, 2006. – С. 13-17.
  11. Кузьмина, Н. В. Профессионализм личности преподавателя и мастера производственного обучения профтехучилища [Текст]/ Н. В. Кузьмина. – М.: Высшая школа, 1989. – 167 с.
  12. Кузьмина, Н. В. Профессионализм педагогической деятельности [Текст]/ Н. В. Кузьмина, А. А. Реан. – СПб.: изд-во С.-Петерб. ун-та, 1993. – 238 с.
  13. Маслоу, А. Мотивация и личность [Текст]/ А. Маслоу. – СПб.: Евразия, 1999.
  14. Никифоров, Г. С. Психология здоровья [Текст]/ Г. С. Никифоров. – СПб.: Питер, 2003. – 608 с.
  15. Орел, В .Е. Синдром психического выгорания личности [Текст]/ В. Е. Орел. – М.: Изд-во «Институт психологии РАН», 2005. – 330 с.
  16. Платонов, К. К. О системе психологии / [Текст] К. К. Платонов. – М.: Мысль, 1972. – 216 с.
  17. Психология профессионального здоровья [Текст]/ Г. С. Никифоров, А. Г. Маклаков, В. И. Шостак и др.; под ред. Г. С. Никифорова. – СПб.: Речь, 2006. – 480 с.
  18. Разумов, А. Н. Здоровье здорового человека (Основы восстановительной медицины) [Текст]/ А. Н. Разумов, В. А. Пономаренко, В. А. Пискунов. – М.: Медицина. 1996. – 413 с.
  19. Реан, А. А. Психология адаптации личности [Текст]/ А. А. Реан, А. Р. Кудашев, А. А. Баранов. – СПб.: Медицинская пресса, 2002. – 352 с.
  20. Суходольский, Г. В. Основы психологической теории деятельности [Текст]/ Г. В. Суходольский. – 2-е изд. – М.: Изд-во ЛКИ, 2008. – 168 с.
  21. Сыманюк, Э. Э. Психология профессиональных деструкций [Текст]/ Э. Э. Сыманюк, Э. Ф. Зеер. – М.: Академический проект; Деловая книга, 2005. – 240 с.
  22. Фонарев, А. Р. Психологические особенности личностного становления профессионала [Текст]/ А. Р. Фонарев. — М.: Изд-во МПСИ; Воронеж: МОДЭК, 2005. — 560 с.
  23. Фромм, Э. Человек самого для себя [Текст]/ Э. Фромм. – М.: ACT, – 349 с.
  24. Шаталова, Н. И. Деформации трудового поведения работника [Текст]/ Н. И. Шаталова И Социологические исследования. – 2000. – № 7. – С. 26-33.

ПРОФЕССИОНАЛИЗМ ЧЕЛОВЕКА И КРИТЕРИИ ПРОФЕССИОНАЛЬНОЙ АДАПТАЦИИ

Профессионализм и критерии адаптации  (PDF-файл)

ПРОФЕССИОНАЛИЗМ ЧЕЛОВЕКА
И 
 КРИТЕРИИ ПРОФЕССИОНАЛЬНОЙ АДАПТАЦИИ

Дружилов С.А.

 

 

Ссылка для цитирования: Дружилов С.А. Профессионализм человека и критерии профессиональной адаптации // Объединенный научный журнал. 2003. № 1. С. 15-16.

 Скачать PDF-статьи:  Профессионализм и критерии адаптации

Профессионализм как интегральное качество человека предполагает его способность выполнять сложную деятельность систематически и на высоком профессиональном уровне в самых разнообразных условиях. Это означает, что если человек является профессионалом, то его деятельность должна быть (по определению) всегда эффективной, надежной и качественной. Но тогда снижение основных объективных показателей (прежде всего, эффективности, качества и надежности), характеризующих деятельность человека-профессионала, свидетельствует о его профессиональной дезадаптации (являющейся, по М.А.Дмитриевой, следствием нарушения динамического равновесия между человеком и профессиональной средой). Это позволило выразить соотношение между эффективностью, профессионализмом и дезадаптацией человека в виде формулы [1]: «Эффективность деятельности» = «Профессионализм» – «Дезадаптация».

Нами было показано, что второе слагаемое, обозначенное как «дезадаптация», имеет психологический смысл противостояния, противодействия человека-профессионала процессам дезадаптации, компенсации действия дезадаптирующих факторов [2]. Результатом профессиональной адаптации является сложившийся у человека индивидуальный стиль, обеспечивающий продуктивное использование внутренних ресурсов для решения профессиональных задач.

Общая эффективность складывается из ее частных составляющих, в качестве критериев которых целесообразно использовать экономические, социальные, психологические и «социально-экологические» показатели [3]. Экономическая составляющая эффективности (Ээ) определяется отношением доходов к затратам при получении полезного результата. Психологическая составляющая (Эп) определяется соотношением удовлетворенности специалиста и психофизиологической «цены» его деятельности. Социальная составляющая (Эс) характеризуется соотношением полезного социального результата (это могут быть социальные потребности производственной группы, в котором работает специалист), к социальным издержкам этой группы. «Социально-экологическая» (или «клиентоцентрированная») составляющая (Эк) характеризует степень ориентации субъекта труда не на сиюминутную выгоду, а на долгосрочные взаимоотношения с потребителем. Общая эффективность (ЭS) определяется аддитивной функцией: ЭS = aэЭэ+aпЭп+aсЭс+aкЭк , где aэ, aс, aп, aк — весовые коэффициенты, определяемые, в ряде случаев, стратегией руководства предприятием.

Приведенный подход к анализу профессиональной эффективности через вклад отдельных ее составляющих может быть распространен и на оценку профессиональной адаптации-дезадаптации специалиста. Поскольку каждая из составляющих эффективности деятельности обеспечивается своей подсистемой индивидуальных качеств человека, то можно констатировать, что человек может быть высокоэффективен по одному критерию (например, давать высокую «выработку» по показателю Ээ), малоэффективен по другому критерию (например, по показателю Эс, характеризующему его «посредственный» вклад в психологическую атмосферу группы) и совершенно неэффективен по какому-то из других критериев (например, проявлять полную неспособность к установлению долгосрочных отношений с клиентами, характеризующуюся низким показателем Эк). Это означает, что специалист может быть, например, адаптирован к операционально-функциональным компонентам профсреды (обладать необходимыми знаниями, умениями, навыками др.), в то же время проявлять признаки дезадаптации к социальным компонентам профессиональной среды (профсреды), и одновременно быть совершенно неадаптированным к условиям, требующим проявления особых психологических качеств при взаимодействии с клиентами.

При рассмотрении феномена профессиональной адаптации-дезадаптации следует учитывать также следующие два обстоятельства. Первое связано с тем, что профессионал – это человек в целом (и индивид, и субъект деятельности, и личность, и индивидуальность). Соответственно, его профессиональную адаптацию следует рассматривать на различных уровнях: адаптацию индивида – к условиям физической составляющей профсреды; адаптацию личности – к условиям социальной составляющей профсреды; адаптацию субъекта труда – к операционально-функциональным требованиям профессиональной среды. Индивидуальность (как интегральное качество) обеспечивает «смещение акцентов» профессионала на те компоненты деятельности и профессиональные задачи, при выполнении которых человек наиболее успешен. Соответственно, человек как индивидуальность адаптируется путем реализации собственного, индивидуального стиля, который представляют собой интегральное, психическое образование в границах двух полюсов («субъективно удобных» и «неудобных» условий и параметров деятельности).

Снижение частного критерия эффективности говорит о проявлении профессиональной дезадаптациии человека, но лишь в рассматриваемом аспекте. Например, при низкой выработке (Ээ), вызванной возрастным снижением ПВК, свидетельствующей о операционально-функциональной дезадаптации специалиста, человек может демонстрировать высокие показатели социальной (Эс), клиентоцентрированной (ЭК) и психологической (Эп) составляющих, а значит, быть профессионально адаптированным. Лишь в случае устойчиво низкой эффективности по каждому из значимых для данного предприятия показателей следует говорить о неадаптированности работника к профессии.

ЛИТЕРАТУРА

  1. Дворцова Е.В. Эффективность деятельности как индикатор вторичной адаптации (научн. руководит. С.А.Дружилов) // Наука и молодежь: Труды региональной научной конференции студентов, аспирантов и молодых ученых. – Новокузнецк: СибГИУ, 2001. – С.434-435.
  2. Дружилов С.А. Профессионалы и профессионализм в новой реальности: психологические механизмы и проблемы формирования // Сибирь. Философия. Образование / Альманах СО РАО, ИПК, г. Новокузнецк. — 2001. — №  5. – С.45-56.
  3. Дружилов С.А. Критерии эффективности профессионалов в условиях совместной деятельности // Объединенный научный журнал. —  2001. — № 22. – С.44-45.

Предисловие автора к второму изданию книги «Психология профессионализма»

 

Дружилов С.А. Психология профессионализма. Инженерно-психологический подход. 2-е изд., испр., доп. — Харьков: Гуманитарный Центр, 2017. — 360 с. (ISBN 978-617-7022-82-3) 

ПРЕДИСЛОВИЕ АВТОРА КО ВТОРОМУ ИЗДАНИЮ

 

«Мир стареет в былых надеждах,
Но сегодня, как и вчера,
На плечах эту землю держат
И несут на себе Мастера!»

                           Роберт Рождественский, советский поэт

Часто приходится слышать о том, что нужны профессионалы (на производстве, на транспорте, в медицине, в управлении и т. д.). А что такое профессионал и чем отличается профессионал от непрофессионала, как его создать – вопрос, на который нет однозначного ответа. Уже на бытовом исходят из понимание того, профессионал, в отличие от дилетанта или «любителя» (непрофессионала) выполняет свою работу качественно, является мастером своего дела. Актуальным являются и вопросы формирования профессионализма человека, защиты от профессиональных деформаций, сохранения профессионального здоровья и профессионального долголетия.

В последние годы на смену представлению о выборе человеком какой-то одной профессии и реализации себя в ней приходит идея полипрофессионализма. Ее апологеты считают, что в новых условиях (глобализации и постиндустриального общества) понимание профессионализма включает в себя способность к профессиональной мобильности в соответствие с меняющимися социальными потребностями. Идея «полипрофессионализма» предстает как освоение человеком в течение его жизни не одной, а нескольких профессий. Считается нормой неоднократное (5–7 раз и более; по другим источникам через 2–3 года) добровольное изменение людьми характера их профессиональной деятельности (изменение специальности, профессии, места работы и т.д.). Предполагается, что так сотрудник будет наращивать свою личностную и профессиональную компетенцию, и, как следствие, увеличивает свою мобильность и успешность на рынке труда. Под эту идею – многократной смены профессий, – предполагается строить систему подготовки студентов в вузах, а также систему дополнительного образования. Нам представляется, что «полипрофессиональный» подход можно отнести лишь к относительно простым видам трудовых занятий, не требующих длительного обучения и периода профессионального становления. Либо – к смене специальности внутри профессии. Но и в этом случае возникает проблема репрофессионализации – а это достаточно длительный и сложный процесс.

Объективные изменения в обществе происходящие в последние годы, возникновение новой (социально-экономической, технической и информационной) реальности, не могли не повлиять на воззрения о профессиональной деятельности, профессионалах и профессионализме. Для автора это стало важнейшей причиной подготовки второго, исправленного и дополненного, издания книги.

Поступательное развитие любого общества возможно лишь в том случае, если его основу будут составлять профессионалы. Практическая задача воспитания профессионалов и оказание им помощи в достижении вершин профессионального мастерства стоит перед человечеством на протяжение всей его истории. Каждая эпоха уже имела унаследованные от прошлых поколений и предлагала свои способы подготовки профессионалов. В сложившейся с ситуации, характеризующейся попытками преодоления кризисных явлений в экономике, задача подготовки профессионалов для основных сфер деятельности приобрело особую актуальность.

В то же время мы все чаще сталкиваемся с проявлением профессиональной некомпетентности или непрофессионализма, охватывающего все более широкие сферы жизни человека. Одной из причин этого стало снижение уровня подготовки в вузах, переход от формирования специалистов к подготовке бакалавров. Низкие стартовые возможности затрудняют последующее профессиональное развитие субъекта труда, достижение человеком высот профессионализма. Имеет место депрофессионализация, которой подвергаются не только отдельные люди, но и целые трудовые коллективы и подразделения (производственные, сервисные, обучающие и др.) организаций, предприятий и учреждений.

Стремительный технический прогресс, сопровождающийся широким внедрением информационных технологий, систем автоматизации, повсеместная компьютеризация, – все это привело к существенному изменению не только характера труда людей, но и их жизни в целом. Новая, технически и информационно насыщенная реальность воспринимается как нечто сущее, влияющее на все виды деятельности человека (профессиональной и непрофессиональной).

Новая реальность привела к изменению требований к работнику: упростились его исполнительные действия; компьютерная техника избавила от необходимости поиска и обработки информации; предоставляя алгоритмы для шаблонных решений избавила от необходимости их обдумывания; снизила необходимость в понимании происходящих явлений и процессов, взаимосвязей между ними.

Это в полной мере относится и к сложным, профессиональным видам деятельности, и, – еще в большей степени, – к достаточно простым, непрофессиональным, видам деятельности (обозначаемым в книге как «трудовые занятия»), не требующих длительной профессиональной подготовки. Необходимо признать высокую значимость трудовых занятий, составляющих основу жизнеспособности и жизнедеятельности человека. Именно для таких видов трудовой деятельности «профессионализм» является метафорой достижения человеком высшего мастерства в своем деле. Процитируем в связи с этим фрагмент стихотворения «Молодому мастеру», советского поэта Михаила Дудина (1916-1993 г.):

«Талант, отпущенный по смете, наполнить действием пора / Наполнить действием пора / Все совершенное на свете / Изготовляют мастера»

Основным предметом рассмотрения в книге является профессионализм человека, достигаемый и реализуемый им в профессиональной деятельности – в рамках профессии. Профессии же выкристаллизовываются в результате разделения труда. Любая профессия – это занятие, которому нужно специально учиться, овладевая комплексом специальных теоретических знаний и практических навыков. Профессиональная деятельность является сложной (объективная сложность) и трудной (субъективная сложность) для освоения и выполнения.

В условиях высокой степени автоматизации и компьютеризации исполнительные действия специалиста, выполняющего сложную профессиональную деятельность, уходят на второй план, их доля не велика, по сравнению с внутренними (психическими) процессами умственной переработки информации, планирования. Такая деятельность подобна деятельности шахматиста, в которой немногочисленные действия (ходы шахматными фигурами) являются второстепенными элементами и по сравнению с предшествующим им мыслительным процессом.

В последнее десятилетие, как отмечают А.Н. Костин и Ю.Я. Голиков, происходит значительное усложнение различных видов профессиональной деятельности по управлению техническими объектами. При этом объективная сложность (сложность профессиональных функций) характеризуется доминированием не исполнительных, а поисково-аналитических процессов [Костин А.Н., Голиков Ю.Я. Организационно-процессуальный анализ психической регуляции сложной деятельности.  М.: Изд-во ИП РАН, 2014].

Любая сложная профессиональная деятельность в современных условиях имеет психологическое подобие с деятельность операторов по управлению сложной техникой. Поэтому не только при управлении техническими объектами (в операторских профессиях), но и в других профессиях сложность деятельности определяется соотношением между стандартными и непредвиденными ситуациями, а также степенью неопределенности последних.

Понимаемая в таком смысле профессиональная деятельность имеет черты операторской, хорошо изученной в инженерной психологии применительно к системам «человек-техника»; там же наработан обширный теоретический, методический арсенал, методический арсенал. Возникновение новой, информационно и технически насыщенной реальности приводит к расширению сферы и возможностей применения предлагаемого в книге подхода.

Профессионализм рассматривается в книге как особое свойство человека систематически, эффективно, качественно и надежно выполнять сложную (профессиональную) деятельность. Профессионализм человека – это не только достижение им высоких производственных показателей. но и особенности его профессиональной мотивации, системы его устремлений, ценностных ориентаций, смысла труда – того, что составляет профессиональное самосознание.

В процессе работы над вторым изданием книги в текст не только внесены отдельные правки и уточнения,  представлено современное видение рассматриваемого предмета с учетом появившихся новых публикаций, но и добавлен новый материал, отсутствовавший в первом издании.

В результате работы над вторым изданием книги в текст были не только внесены отдельные правки и уточнения, но добавлен новый материал, отсутствовавший в первом издании. В главу «Психологическая оценка профессионализма» добавлены отдельные параграфы, в которых рассматриваются стадии профессиональной компетентности, самосознание и уровни профессионализма. Введена отдельная глава «Профессиональные деформации и деструкции как следствие искажения психологических моделей профессии и деятельности», включающая 5 параграфов.

В главе рассматривается ряд тем: профессиональное здоровье человека; психологические аспекты профессиональной адаптации; влияние информационной среды на модель мира человека. Психические состояния человека в труде анализируются в качестве следствия особенностей выполняемой деятельности. Кроме профессиональных деформаций рассматриваются профессиональные деструкции: моббинг в коллективе, профессиональный маргинализм, псевдопрофессионализм, индивидуальная и групповая депрофессионализация.

Общепризнанным является понимание того, что профессионализм имеет уровни, периоды, фазы (стадии) развития, циклы.

В связи с цитируемыми нами выше словами поэтов о Мастерстве, обратим внимание читателя, что исследователи (Е.А. Климов, Э.Ф. Зеер), выделяя ряд последовательных стадии профессионального развития человека, рассматривают стадию профессионального мастерства как высшую стадию периода профессиональной реализации, выше которой, может быть, по Е.А. Климову, еще стадия наставника (см. Главу 2, п. 2.3).

В главе 7 (см. п.7.2) книги предложено рассматривать три основных уровня профессионализма: начальный («учебный»); средний («основной»); высший («оптимальный», или, иначе, уровень «добротного профессионала»). Дополнительный, качественно более высокий уровень, связанный с выходом за пределы деятельности «добротного профессионала», обозначен нами как «уровень мастерства».

Поэтому завершим введение к книге о психологии профессионализма полным текстом стихотворения Роберта Рождественского «О мастерах»:

Мир стареет в былых надеждах,
Но сегодня, как и вчера,
На плечах эту землю держат
И несут на себе Мастера!

Мастера, профессионалы –
Те, что в жизни познать смогли
Щедрость камня, душу металла,
Свежесть формулы, нрав земли.

Мастера, мастаки, умельцы,
Постигающие до глубин
Механизм станка или сердца,
Ход смычка или гул турбин.

Руки вещие простирая
К перекрёсткам звёздных миров,
Время движется Мастерами
И надеется на Мастеров.

К ним взывает нощно и денно.
Только — дьявол её возьми! –
Приблизительность овладела
Торопящимися людьми.

Что-то - учат, о чём-то - знают,
В общем – сеют, в среднем – стригут,
Приблизительно — объясняют,
Относительно — берегут.

Приблизительное уменье –
Как сварганенный наспех дом:
Если даже не мстит немедля,
То обрушивается потом,

Откликается после жёстко,
Все порывы сводит на нет.
Мир погибнет не от обжорства,
Не от козней чужих планет,

Не от засух, не от морозов,
Не от ядерных сверхатак –
Он погибнет, поверив в лозунг
Добродушный: «Сойдёт и так!»

Расползающееся в атмосфере
Из квартир, контор и дворов
Громовое «А нам до фени!» 
Наступает на Мастеров.

А они стоят, будто крепости,
В правоте своего труда.
И не могут иначе, и требуются.
Срочно! Спешно! Всюду! Всегда!

volzsky.ru-v-volzhskom-proydet-vecher-pamyati-roberta-rozhdestvenskogo